Юрка это знал давно, так что пауза у него ушла на то, чтобы понять, что отец скажет дальше.

И Соколов-старший это и сказал.

– А ты?! – гневно спросил он и с негодованием оглядел сына.

– Тебе одиннадцать лет, а что ты уже сделал в своей жизни?

– Да! Что? – поддержала мужа Ирина Вячеславовна.

И она имела право задать этот вопрос, ведь она была урожденная Карташева и в одиннадцать лет сделала свою первую операцию, удалив шестнадцатилетнему Сашке Соколову кусок стекла, который он загнал в ногу, гоняя в футбол на пустыре.

Ребята в ужасе глядели на густую алую кровь, стекавшую по пыльной ступне капитана, и не заметили, как к серому от боли Сашке протиснулась Ирка Карташева из семнадцатой квартиры. Срывающимся голосом она потребовала нож. Пока ребята шарили по карманам, она сорвала с головы белый бант и накрепко перетянула им Сашкину ногу выше ступни. Потом достала из сумочки флакончик духов

«Красная Москва» и, вытерев кровь своим носовым платком, вылила его содержимое на рану. Сашка скрипнул зубами, но не проронил ни звука. Твердой рукой Ирка сделала надрез…

– Даже шрам почти не заметен! – при случае с гордостью замечал Александр Юрьевич, демонстрируя желающим ступню.

Юрка знал эту историю наизусть, поэтому крыть ему было нечем – за свои одиннадцать лет он ничего подобного не совершил.

– Что же с тобой делать? – задал роковой вопрос Соколов-старший, подводя итог мужскому разговору, который по его мнению должен был быть хоть и по душам, но краток и суров.

Юрка молчал.

Отец с матерью обменялись взглядами… И тут же, как по команде, перевели их на противоположную стену – одна и та же мысль овладела ими одновременно…

– Да, другого выхода нет! – произнесла приговор Ирина Вячеславовна и сняла со стены старинную фотографию, с которой исподлобья глядели два уверенных пронизывающих глаза и тощая косица торчала на затылке кукишем.

Диагноз был ясен и прост: чтобы из Юрки хоть что-то получилось, нужна была бабка Мотря.

Влияние ее на младшее поколение Карташевых, до сих пор не изученное и никак не классифицированное, тем не менее несомненно и в высшей степени загадочно. У несовершеннолетних Карташевых, у всех без исключения, при контакте с бабкой наблюдались острые вспышки гениальности. Это было как наследственная болезнь. Правда, в какой именно форме она проявится, предсказать было невозможно. Так, например, двоюродный брат Дмитрия Николаевича, Коленька Карташев, погостив как-то две недели у дяди, впоследствии стал непобедимым преферансистом, а кроме того, зам. министра внешней торговли. Так что реакция пока была неуправляемая.

Семилетний Митенька Карташев за неделю выучил физику в объеме гимназического курса по учебнику Краевича, Бог знает где раздобытого все той же бабкой Мотрей. Это было тем более удивительно, что сама бабка закончила лишь четыре класса церковно-приходской школы, правда, надо отдать ей должное, с отличием.

Славик Карташев начал купаться в проруби с пяти лет.

Об Ирине Вячеславовне уже было сказано…

– Она возьмет его в руки! – радостно подвел итог Соколов-старший.

Юрка был обречен.

Люблю грозу в начале мая…

Тютчев

И грянул гром.

Вместе с бабкой Мотрей в столицу ворвалась гроза. Май раскололся, сверкая вспышками молний. Воробьиные ночи следовали одна за другой. Ежедневно метеорологи твердили, что такого мая старожилы не припомнят с 1783 года, когда Москва горела трижды. Через неделю москвичи перестали удивляться, разве что некоторое любопытство вызывал тот факт, где это синоптики раздобыли старожилов, помнящих пожары 1783 года?

Но скоро интерес и к этому приутих. На исходе третьей недели к грозам окончательно привыкли, как будто они не переставая гремели со времен Юрия Долгорукого.