***

Прошло два года с того злополучного дня, когда Вике пришлось услышать слова медицинского вердикта, звучавшие страшным приговором Эдуарду – её любимому мужчине и мужу. Для неё эти два года были временем, наполненном борьбой за их общее будущее. Да, Виктория Гессер, вопреки очевидному для всех, верила, что ещё есть шанс излечить паралич, восстановить функции спинного мозга. Эдуард Николаевич, внутренне смирившийся с участью калеки, всё же подчинялся её воле и безропотно ложился на повторные операции у лучших нейрохирургов; не стал перечить жене, когда она убеждала его в необходимости лететь в Узбекистан к знаменитому народному врачевателю, якобы творившему чудеса исцеления; согласился даже с намерением Вики совершить паломничество в далёкий северный Свято-Никольский монастырь к мощам Святых Угодников, дарующих, по народной молве, выздоровление всякому страждущему, о ком возносятся моления. Чуда, однако, всё-таки не случилось, и инвалидная коляска стала для Эдуарда Гессера чуть ли ни самым необходимым атрибутом.

Надо сказать, что наука не потеряла в его лице замечательного учёного. Эдуарда Николаевича восстановили в должности заведующего лаборатории «НИИГиГ», до которой теперь он добирался на переоборудованном под ручное управление автомобиле и парковался на специально отведённом для него месте; затем вытаскивал без посторонней помощи раскладную лёгкую, но прочную и удобную инвалидную коляску; пересаживался на неё из салона машины и катил себя по пандусу на входное крыльцо и далее через раздвижные двери по вестибюлю к лифту на свой этаж в лабораторию главного фронта российской генетики. Его могучий интеллект вовсе не оскудел от вынужденного простоя из-за недуга, нет – даже напротив, будто оголодавший зверь, азартно кинулся на поиск научной добычи. Деятельность доктора биологических наук снова вошла в своё привычное русло, но жизнь Эдуарда Николаевича, в целом, как явление природы, потеряла счастливо обретённую былую многомерность.

На этом переломном этапе супружества четы Гессер находились доброжелатели Виктории, сочувствующие молодой умной очаровательной женщине, оказавшейся, по сути, в положении безмужней, и убеждавшие её в необходимости развода с мужем-инвалидом, ставшим неспособным к продолжению рода. Вика реагировала на подобные, разумные по мыслям доброжелателей, рассуждения, всегда одинаково – она их с негодованием отвергала, как низкие и подлые – ведь она любила Эдуарда. Наверное, в ней говорила не только ещё жившая в сердце любовь, но подавала отчётливо свой голос уже и явившаяся в душевных терзаниях жалость, взывавшая к состраданию: «Ну, если уж ты – самый близкий ему человек бросишь его, то кому тогда вообще он может такой быть нужен?» Нет! Виктория Леонидовна не допускала мысли о том, что сможет предательски оставить на произвол судьбы искалеченного супруга…

***

Совместная жизнь Гессеров продолжалась, но теперь это была уже другая жизнь – по-прежнему наполненная поиском научных истин, духовностью в разнообразии её проявлений, но теперь в ней появились многие новые непростые нелёгкие физически и морально, заботы. Главным же, что отличало эту жизнь от той первоначальной стало отсутствие в ней телесной плотской близости между супругами. Платонические отношения как бы рисовали картины в стиле импрессионизма с их светлыми, но почти бесцветными тонами, зыбкими нечёткими контурами, сливающимися с воздухом силуэтами. В такой живописи нет места ярким насыщенным цветом краскам и глубоким контрастам, рождаемым страстью!

Всё чаще Вика стала задумываться о смыслах жизни, о чувстве долга и свободе личности, о воли Бога и воли человека, коей его и наделил Создатель. Размышляя сама с собой, она пыталась найти ответы на сложнейшие религиозно-этические вопросы, оставшиеся, в сущности, безответными в многовековых диспутах маститых философов, теологов, моралистов. Однажды мысленные зигзаги привычного к анализу ума молодого учёного-генетика привели к рассуждению о соотношениях разума, совести и инстинктов: