Потом мальчик думал, что всё же важно владеть хорошей фантазией, стремиться каждый раз путешествовать рядом с героями самых мудрых и интересных книг, буквально жить рядом с ними, учиться у них чему-то и чувствовать небольшую смерть их, когда всё закончится. Наверно, не нужно давать умирать этой способности и стремлению к маленьким чудесам, страшно заваливать свой разум лишь материальными богатствами и ложными ценностями. Однако каждый всё же, конечно, поймёт, что это только его выбор. Ничего не может измениться просто так.
Пройдут дни, дети вырастут, жизненные приоритеты поменяют свою направленность. Останется важным лишь вопрос о том, сможет ли кто-то и дальше всё так же наивно радоваться снегу и вызывать его мыслями и душевными стремлениями. Может, это всё – только несбыточные мечты?
самое тёмное и посветлей.vob
Посещать иные миры с помощью книг Паша ещё не мог в силу своего пятилетнего возраста и отсутствия как таковых бумажных носителей в доме, кроме обложек с голо-полуголыми детективными тётями, поэтому ему оставалось по вечерам смотреть в выпуклый экран старого телевизора со щёлкалкой. После семи – отбой. Так говорил папка, и приходилось слушаться. А именно: всматриваться из-за занавески втихую в какие-то модные в то время стрелялки и рукопашки. Таковы были телевизионные чёрно-белые с примесью зеленоватого будни, немного смутные, давившие ночным покрывалом и экранным светом неясного будущего. То ли дело магнитофонные кассеты скучными днями, наверняка оставлявшие ностальгические нотки в развивавшемся мозгике искусствомана. Там мужчина нахваливал какой-то союз и хиты, а потом фоновая песенка нахально угасала в первобытности темноты и косых дождей.
Как же хорошо после дождевой тучи. И как холодно. В это время я предпочитаю не слышать птиц, а ведь они всё равно поют.
Будущее представлялось неважнецким: рукопашки без стрелялок посещали дом в иные будни, когда приходила пора родителям учинить разборки. Тогда с плохо скрываемой звериной радостью часто упоминаемого тамбовского волка и будто бы необходимым пониманием дела отец залезал на мать и угощал её кулаками. Подъём! Поворот! И вот уже орущее навзрыд дерево-тополик Пашка пытается встать между батькой и маткой, чтобы они только его измельчили бытовыми недонкихотовскими мельницами. В своё время даже бабушка Маша, престарелая и средней толщины берёзка, пробовала мешать такой неспортивной борьбе, однако вихрь сметал и её, бойцовские повадки никого не щадили. Ещё и деньги у пенсионерки бывали нещадно отняты. Радиатор стал верным другом матери: такие близкие встречи её покорёженного лица с железными рёбрами делали физиономию кричавшей бойчихи цвета железа. Рёбра же батареи корёжиться не думали. Всё равно не успокаивало и это: родительница продолжала растравлять отцовский гнев ором Бей! Бей!, Пашин рёв не был слышен разве что только дальним соседям.
Я ж тебя убью и отсижу лучше, сука ты такая!
После, как правило, у дравшихся наступал какой-то постсадисткий секс. С самим словом садист мальчику довелось встретиться гораздо раньше, чем ему положено, однако его значение, к своему счастью, он узнал вовремя. Сам же интимный процесс осознавался Пашей только полуинтуитивно, другого вида крики ни к чему не обязывали его мысли. Только горочка песочка-отношения к этому накапливалась и получала статус чего-то запретного, бередившего душу при каждом намёке на стоны-вздохи-ахи-эхи в любой момент уже потом, будь то даже, например, в момент соития уже взрослого Стёпки с его первой женой в посленовогоднее утро прямо при Пашке.