– Например?
– И что крамольного вы нашли в этих строчках?
– Ничего. Но я нутром чую неискренность, лицемерие, насмешку, фальшь… И когда речь идет о пятивершковом бревне, и когда о руке миллионопалой… Мне кажется, это – маска, истинное нутро поэта можно увидеть в совершенно других произведениях.
– И каких же?
– «Я лежу на чужой жене, одеяло прилипло к жопе. Кую кадры советской стране назло буржуазной Европе!» Вот здесь он настоящий! Простите…
– Да уж, – вдохнула Софья Григорьевна, никак не ожидавшая такого вольнодумства от сотрудника доблестных правоохранительных органов. – Но вы неверно продекламировали стих. В оригинале он звучит несколько иначе!
– Возможно. Ведь данного произведения ни в одной книге не найти! А люди, передавая из уст уста, непременно что-то выбросят, что-то добавят, исказят, так сказать, первоначальный оригинальный текст…
– Правильно так, – она ещё теснее прижалась к Павлу хрупким телом и до минимума «убавила звук»:
– Продолжение знаете?
– Конечно.
– Что же это вы так стыдливо: «член», Павел Агафонович? Владимир Владимирович употребил другое, более крепкое, но исконно русское, словцо!
– Я не сторонник мата. И ругаюсь только в исключительных случаях.
– Похвально. Однако литературные произведения следует цитировать предельно точно! Как говорится, слов из песни не выкинешь.
– Выходит, поэтам можно всё?
– Почти! Всё в нашей стране нельзя даже гениям и вождям.
– Это ваша личная точка зрения?
– Да. Сейчас я пытаюсь обосновать её научно и защитить докторскую диссертацию. Поэтому – признаюсь – мне ваша точка зрения очень импонирует!
– Спасибо. А Катя считает её ошибочной.
– Время покажет, кто из нас прав.
– Это точно!
– Как бы там ни было, ваша интерпретация имеет право на жизнь. Только вы о ней больше никому не распространяйтесь. Ладно?
– Как прикажете!
После столь любезного и, как оказалось, весьма квалифицированного обмена мнениями о творчестве величайшего пролетарского поэта, Софья Григорьевна прониклась к своему зятю настоящей симпатией и с тех пор больше никогда даже в мыслях не обзывала его малообразованным или тупым.
Так они стали единомышленниками, нет – близкими друзьями на всю оставшуюся жизнь.
Как только его подчиненные устали отмечать новомодный советский праздник[6], Токарев собрал в управлении весь личный состав. Впереди – Рождество, Василий, Крещение, сам Бог велел усилить бдительность!
Сразу после расширенного совещания, на котором начальство призывало «не допустить провокаций со стороны верующих граждан», Вялов по привычке заперся в персональном кабинете и принялся сочинять очередные предсказания Юродивого.
Как вдруг в дверь постучали.
«Кого еще черти несут?» – с раздражением подумал старший лейтенант.
– Это я, Паша! – словно читая его мысли, подал голос нежданный гость – начальник контрразведки капитан Крутов.
– А… Шура… Заходи. Как погулял?
– Успокойся! Какие гулянья? Работал, как проклятый. Между прочим – на тебя!
– Поясни!
– Накануне Нового года меня вызвал к себе Токарев и приказал в кратчайшие сроки ознакомить Ваше Высочество с досье на всех курсантов из Германии.
– Ну да, было дело, ставил я перед ним подобную задачу…