И пока мастер паковала приобретение с тем видом, с каким матери пеленают младенцев, Вольфгер негромко сказал гоблину, вернувшемуся за прилавок:

— Ей ведь давно не по статусу самой по лавкам с проверками ходить, чтимый. У нее для этого подчиненные есть. Сегодня просто уж так вышло.

— Ну, не просто так ведь дарить было, э? — подмигнул в ответ старый выжига.

*   *   *

Карета тряслась по лидийским мостовым, но мои мысли теперь были далеки от земных неудобств. Я держала подарок гоблина на коленях, понимая, что то и дело ласково оглаживаю его — но ничего не могла с этим поделать. И даже взгляд капитана, в котором смешались недоумение со снисходительностью (так люди обычно на душевнобольных смотрят), не мог меня одернуть.

Если кое-кто не способен понять, какая ценность мне перепала, то это его проблемы, а не мои!

Магия в нашем мире, несмотря на долгие века изучения, все еще оставалась явлением загадочным и порой совершенно необъяснимым. Классическая школа, ритуальная, ведовство, шаманство…

Последнее особенно прекрасно было тем, что оно не могло работать. Не имели шаманы малых народов силы. Не трогали их песни и пляски тонкие магические струны мира. Не таили в себе никакой энергии веревки и камушки, косточки и деревянные бусины. Толпы ученых раз за раз совершали паломничества ко всевозможным шаманам, изучали их работы с лупой, разбирали, собирали, записывали, воспроизводили и в один голос твердили — не может оно работать.

А оно работало.

И я сама один раз видела, как обрушившийся на Лидий недельный штиль сменился веселым бризом только потому, что племя орков, прибывшее сюда на заработки во главе с шаманом, рисковало пропустить из-за этого штиля Великий День, отмечать который предки заповедовали исключительно на родной земле. 

А ведь ветра магии не подчинялись. Да и не было ее — была безумная пляска с бубном, гортанные песни на чужом наречии и сладкий дым трав, сначала поднимающийся в воздух идеально прямой струйкой и тем больше клонившийся от набирающего силу ветра, чем выше становилась песнь шамана.

Потом полгорода ходило в купленных у того шамана оберегах, большинство из которых были оптом сплетены в одной артефактной мастерской, за отдельную плату этого не разглашавшей. Вот что значит — правильная реклама.

Гоблины, в отличие от орков, своим добром делились неохотно. Эти пройдохи могли пролезть без мыла куда угодно, но шаманское мастерство было для них священно и поводом для наживы не становилось никогда. Ну ладно, очень редко. Так что вещь, лежавшая у меня на коленях, точно была настоящей. Да это и чувствовалось, по едва заметному теплу, щекотавшему кончики пальцев, ноги и живот. Гоблины называли такие обереги «гир-таяно» — дар жизни или благополучия — переводы от источника к источнику разнились. Они делились на мужские и женские и вручались детям племени на взросление. Мальчикам — когда те покидали отчий дом, чтобы жить своей жизнью. Девочкам — когда те выходили замуж. Не сказать, что все гоблины были такими уж благополучными, но вот то, что мало кто из людей мог похвастаться наличием такого оберега в своей коллекции — это факт!

Так что капитан стражи Вольфгер Лейт мог сколько угодно раздражать меня своей вопиющей необразованностью — всерьез разозлиться у меня все равно не получалось.

Старый зеленый проныра, вот знал же, чем девушке угодить…

О том, что мы все еще работаем, я спохватилась только тогда, когда карета остановилась у другой лавки — куда менее презентабельной на вид и в куда более вонючем квартале. Приняв руку вервольфа на выходе из кареты, я брезгливо приподняла юбку и уже ее не опустила. Небо хмурилось все сильнее. Мне на нос даже шлепнулась одинокая капля, и я мотнула головой, сбрасывая ее.