– Может, четвертую? – растянул губы в змеиной улыбке молодой человек.

Занавес опустился с грохотом.

– Нет, – ответил вымученной улыбкой пациент. – Спасибо.

Все-таки есть настоящие профессионалы в нашем Отечестве! Есть, потому что с того дня Валентин Николаевич знал меру, и мера та была на счет раз-два-три, а больше – ни-ни. И еще кое-что узнал Кизяков…

Что делал с его мозгами колдун, какие темные силы призывал на помощь, чтобы одолеть тягу Валентина Николаевича к спиртному, но он явно переусердствовал, и теперь уже не специально. В Кизякове кто–то поселился! Кто-то шибко умный и порой весьма разговорчивый. Первый раз услышав внутренний голос, Валентин Николаевич перепугался так, хоть «караул» кричи. Потом успокоился, потому что голос, позже получивший имя собственное – Второй Номер, говорил вещи здравые. К тому же, несмотря на высокомерие, приказной тон и нежелание пускаться в объяснения, он всегда и во всем был на стороне Кизякова. Он подсказывал, учил, диктовал и гневался лишь тогда, когда Валентин Николаевич вдруг начинал артачиться. Гордыня, однако. Вот тогда Второй Номер мог замолчать и не давать о себе знать несколько дней. Это было огорчительно, понуждало к покаянным мольбам, потому что со временем Кизяков привык всецело на него полагаться. И то сказать, сколько ни было советов, а ни разу голос не ошибся! Все предсказания сбывались, все предлагаемые действия оказывались оптимальными. Этим, очевидно, и объяснялись самоуверенность и деланное безразличие Второго Номера: дескать, так и быть, пособлю тебе, непутевый. А где–то на задворках, у самого горизонта, вместе с тем погромыхивали грозные нотки: дело, конечно, твое, следовать совету или нет, но учти – кобениться станешь, тебе хуже будет!

Вот и сегодня с самого утра Кизяков ждал от Второго Номера ответа на вопрос «что делать?», все-таки ситуация чрезвычайная, не каждый день волосы выпадают, причем подчистую. И прислушивался он к себе не только для того, чтобы обнаружить следы зловредного вируса. Увы, голос безмолвствовал: ни шепота, ни звука.

Только сейчас он очнулся от летаргического сна, приказав Кизякову подставить себя под удары тарана и народного гнева.

– Так ты уйдешь или нет? – с ненавистью спросила Лыжная Шапочка.

– Нет, – обреченно молвил Валентин Николаевич и вдруг вскипел, послушно следуя за Вторым Номером: – Что рушить собрались? Они-то здесь причем? Ну, распродали парики по своим, заказы заныкали, так это в них врожденная корысть играет. Что, окажись на их месте, иначе поступили бы? Кто без греха, пусть бросит камень!

Пауза. И так же, как две тысячи лет назад, разжались руки. Кирпичные осколки посыпались на землю. Туда же отправилась скамейка-таран.

– Вам справедливости хочется? – грозно вопросил Кизяков. – Так ее не здесь искать надо!

– А где? Где она, правда? – зарыдала женщина в бесформенной нейлоновой куртке с капюшоном, в котором она прятала облысевшую голову. Женщине было жарко: пот впереди слез градом катился по ее лицу.

– На свете правды нет! – со знанием дела сказала Интеллигентка.

– Она есть выше! – отчеканил Кизяков. – В эшелонах власти.

Валентин Николаевич чувствовал, что чаши весов застыли в равновесии. Выиграно несколько драгоценных секунд. Штурмующие потеряли темп, и только инерция заставляла их оставаться на тропе войны. Необходимо было продолжить разговор, и тогда ярость окончательно растворится в словах. Кизяков пробежался взглядом по толпе и спросил:

– Что радио говорит, интернет, знает кто-нибудь?

Дама-секретарь, пытавшаяся взять его «на карандаш», протиснулась в первый ряд.