Неожиданно Варфоломей Игнатьич поднял голову. Мяукнув, он соскочил с крыльца и побежал по тропинке в темноту. Все удивились и перестали петь.

– Ну и хто там к нам идет? – спросил, вставая, дед.

– Это мы, Прохор Дмитриевич, – раздался голос Есении, и она вышла на свет.

За ней шел, неся на животе огромный арбуз, Кузьма Григорович.

– А у вас тут весело! – как всегда, загрохотал он. – Что ж ты, Лёня, пропал, на ужин не пришел? Я уж думал и вправду что случилось с Есенией, а она вот – цела-невредима, полчаса назад прикатила по земле вот этого красавца. – Кузьма Григорович похлопал арбуз по полосатому боку. – Тебя, между прочим, порадовать хотела…

– Ага, я как увидела его в куче на рынке у вокзала, так сразу и влюбилась! – явно про арбуз сказала Есения. – Заплатила, а когда поднимать стала, поняла: не под силу, пришлось бежать на вокзал – носильщика нанимать. Я его когда подвела к арбузу… нет, это надо было видеть… он посмотрел на меня как на ненормальную, да и в вагоне тоже уставились, когда мы его выгружали. Хорошо, мне со станции до санатория один парень его дотащил, а там мне уже самой пришлось его по земле катить.

Кузьма Григорович, отдуваясь, положил арбуз у крыльца:

– Фу, пуд целый, наверное…

– Почти – пятнадцать килограммов! – весело подтвердила Есения и посмотрела на Леонида.

А у того с момента ее появления, казалось, сердце застряло в горле, он молча смотрел на нее и не верил, что ему ее вернули. «Приеду в Питер, свечку Спасителю поставлю», – благодарно подумал он, вспомнив, что именно так говорила его бабушка, когда в ее жизни происходило что-то хорошее.

Охмнетыч вскочил, засуетился, от его печали не осталось и следа. Раиса сбегала в дом и вынесла тарелки, а потом, взглянув на вьющуюся вокруг лампы мошкару, сказала:

– Нет, лучше пойдемте уже внутрь, сядем по-людски.

Через полчаса все с мокрыми от арбузного сока щеками сидели, выпятив животы, и отдувались. На столе высилось блюдо с огромными арбузными корками, напоминающими ребра обглоданного зверя. Двигаться никому не хотелось…

Еще через полчаса Кузьма Григорович, поблагодарив за гостеприимство, встал, бережно пожал руку деда и вопросительно посмотрел на Леонида.

Дед моментально среагировал:

– Ярославич, проводи гостя и возвращайся, дело есть!

Есения вскочила:

– Я тоже пойду с вами.

Проводив Кузьму Григоровича почти до ворот санатория, Леонид с Есенией возвращались обратно. Есения молча шла рядом, иногда поднимая взгляд на Леонида, будто собиралась что-то сказать и не решалась. Споткнувшись обо что-то на дороге, она чуть не упала, Леонид поддержал ее под руку и уже не отпускал ее.

Вечер был дивный, яркая луна освещала землю не хуже фонарей у шоссе.

– Почему вы такой грустный? – неожиданно спросила Есения.

Леонид даже опешил: сама где-то пропадала целый день, а теперь еще и спрашивает, почему он такой грустный!

– Потому что ты уехала, – ответил он.

– Но я же вернулась, – тихо сказала она и остановилась.

Леонид тоже остановился.

Они смотрели друг на друга, ее рука подрагивала в его ладони. Вдруг она придвинулась к нему вплотную и, встав на цыпочки, поцеловала его куда-то в уголок рта, потом отпрянула и быстро пошла вперед.

Леонид догнал ее, обнял за плечи и сказал:

– Все, никуда тебя больше не отпущу!

Она повернулась и, прильнув к нему, едва слышно прошептала в ответ:

– А я уже никуда от тебя не уеду.

«Тебя! Она сказала: тебя!» – возликовал Леонид.

Он подхватил Есению на руки и закружил ее быстро-быстро. Звезды с луной закружились вместе с ними. Есения засмеялась и обвила его шею руками. Но он тут же поспешно опустил ее на землю – его руки и поясница возмутились, напоминая, что сегодня он с ними обошелся безобразно, заставив пилить сумасшедшие дрова.