– Может, пойдем? – нерешительно предложил он.

– Вы торопитесь? – спросила Есения и тут же съязвила: – А как же чай? Неужели откажетесь?

Это было уж слишком! Леонид обиженно насупился.

Они молча сидели на крыльце, Есения задумчиво разглядывала заросший сад.

Рыжий кот, которому, видимо, надоело на них смотреть, принялся опять зализывать свои боевые раны. Но через несколько минут он остановился и уставился на руку Есении, которая машинально теребила поясок от платья. Кот встал, медленно потянулся, потом подошел к Есении и стал деловито ловить лапой конец пояска. Есения рассмеялась и погладила рыжего по спине. Тот зажмурил глаза, постоял, выгнув спину дугой, млея от удовольствия, потом нагло забрался к Есении на колени и заурчал.

Леониду захотелось добавить к его драным ушам еще пару-тройку шрамов на другом месте. Но тут из темных сеней выглянул дед:

– Ну и что вы там сидите? Проходите в дом, смотрите! Во, аж стихами заговорил! Ох мне!

Есения взглянула на Леонида:

– Пойдем посмотрим?

Она встала и пошла вслед за дедом в темные сени, Леонид нехотя поплелся за ней.

Войдя в большую комнату, они пораженно остановились: густой, тягучий запах свисавших с потолка трав нахлынул на них и поглотил.

Несмотря на тусклый свет из окошка, комната выглядела светлой и уютной. Вдоль ее стен были расставлены какие-то фигуры, вырезанные из коряг и корешков, а посреди комнаты стояли большой, из золотистого дерева стол, на котором пыхтел самовар, и длинная скамья, покрытая домотканой дорожкой.

– Прошу к нашему шалашу! – подмигнув, пригласил их дед к столу и засуетился.

Они сели на скамью. Дед Охмнетыч споро расставил на столе глиняные чашки, выставил большую миску с медом, достал увесистую ковригу хлеба, сбегал в соседнюю комнату и притащил немаленькую миску с маслом и здоровенный горшок с молоком…

– Ой, не надо, не надо, не беспокойтесь, мы только что пообедали… – начала было Есения, но, взглянув на Леонида, осеклась.

Дед положительно начинал нравиться Леониду: «Понимает, как к людям подходить надо… Ох, а стол-то какой вырисовывается, мать честная!»

Дед носился как заведенный, возвращаясь из разных углов с какой-нибудь снедью. Вскоре в густой травный запах ворвался аромат свежепросоленных огурчиков, благоухание квашеной капусты и копченого бока. И в довершение ко всему этому пиршеству, центральное место на столе, уставленном мисками и плошками с различной снедью, заняло блюдо с дымящейся вареной картошкой, рассыпчатой, посыпанной жареным луком и укропом.

– Начнем! – радостно потирая руки, сказал дед, присаживаясь к столу.

«А как же!» – мысленно согласился с ним Леонид.

– Ах да… Самое-то главное! Ох мне этот скляроз… – опять вскочил дед, куда-то сбегал и приволок в одной руке бутыль с вином, а в другой – жбанчик пива.

«Ох мне…» – по-дедовски охнул Леонид про себя.

– Вам, барышня, наливочки, – наполняя стопку Есении темно-красным напитком, сказал дед. – А мы с вами, батюшка, пивком побалуемся, пивко-то собственного произведения, да… Варфоломей Игнатьич, проходи, и тебе плесну…

Леонид оглянулся – никого не видно, с кем дед разговаривает?

И тут рыжий кот важно подходит к столу, забирается на лавку рядом с хозяином и, оглядывая стол, начинает довольно урчать.

– Варфоломей Игнатьич, с гостями тебя! – поднимая большую кружку с пенящимся пивом, торжественно произносит хозяин и выпивает ее до дна.

И началось…

– Кузьма Григорович, ну извини, что так поздно пристаю… давай выпьем, у меня коньячок есть… С собой привез, армянский, питерского разлива… ха-ха…

…

– Почему не хочешь, ты тоже на диете?..

…

– Как почему тоже? Ты же говорил, что лечишь народ от голодухи, ну тех, кто голодает? А кстати, что ты хотел этим сказать? Я что-то ничего не понял…