«Вся беда у нас в том, – говорил командир батальона 1233-го сп 371-й сд капитан Аполлонов, – что у нас в бою много времени уходит на вызов артиллерийского огня, в связи с чем получается слишком большой разрыв во времени между необходимостью немедленного подавления обнаруженной ОТ противника и действительным открытием огня нашей артиллерией»[114].

Командир стрелкового батальона 492-го сп 199-й стрелковой дивизии подполковник Гудов так охарактеризовал организацию взаимодействия в бою своего батальона за Дрыбино:

«В первые минуты боя взаимодействие и связь с артиллерией были потеряны. Выручил батальон самоходного артполка, с командиром которого удалось договориться уже во время боя. При поддержке самоходных орудий мой батальон ворвался на кладбище, но здесь был накрыт огнем своей артиллерии. Таким образом, в бою за Дрыбино наша артиллерия не помогала, а мешала мне, своих же артиллерийских средств у меня не было, даже минометная рота перед операцией была из батальона изъята, и до конца операции у меня ее не было»[115].

На ту же проблему отсутствия на уровне батальона возможности своевременного вызова артиллерии вкупе с изъятием даже минометов указывали и другие командиры 33-й армии.

Результаты наступления 33-й армии с новым командармом оказались все такими же разочаровывающими, как и предыдущие. Продвижение составило всего 2,5–3 км, поставленные задачи не были выполнены, было освобождено 10 населенных пунктов. Потери 33-й армии за период боев с 21 по 29 марта составили 1928 человек убитыми, 7203 ранеными, а всего 9131 человека[116].

Потери танковых частей и соединений 33-й армии составили[117]:

12 Т-34, 3 Т-60—70, 3 СУ-152, 5 СУ-85 – сгоревшими;

13 Т-34, 4 Т-60—70, 3 СУ-152, 5 СУ-85, 2 СУ-76 – подбитыми;

4 Т-34, 1 СУ-152 и 2 СУ-85 – подорвавшимися на минах.

Некоторый разнобой в данных о потерях, в частности меньшее число в числе потерянных на минах, скорее всего, связан с переходом в другую категорию. Подорвавшиеся на минах танки были добиты артиллерийским огнем противника и перекочевали в графы «сгоревшие» или в лучшем случае «подбитые».

Одновременно с 33-й армией на богушевском направлении перешла в наступление 5-я армия. Однако ее соединения были заметно слабее, чем у соседа. 157-я стрелковая дивизия имела в строю 3702 человека, 97-я стрелковая дивизия – 3893 человека. Продвинувшись в первый день на 1,5–2 км, они быстро исчерпали наступательный потенциал.

В свою очередь, по данным ее оперативного отдела, потери немецкой 3-й танковой армии в ходе отражения наступления 33-й и 5-й армий с 21 по 30 марта составили 474 человека убитыми, 1461 ранеными и 297 пропавшими без вести[118]. Всего 2232 человека.

Общие результаты последней операции на Западном стратегическом направлении были угнетающими. Даже локального успеха, подобного ликвидации плацдарма Новики в феврале, добиться не удалось. Как позднее говорил К. Симонову бывший начальник штаба Западного фронта А. П. Покровский, «а было всего мало как раз в этой последней операции, после которой его сняли. Мало было танков. Мало было снарядов. Мало было людей. Нечем было выполнять задачи».

В данном случае с ним сложно не согласиться. Состояние танковых войск Западного фронта к 20 марта 1944 г. оставляло желать лучшего. В итоге танковые бригады уже в первые дни наступления, понеся потери, по существу, выбыли из борьбы. Численность стрелковых соединений также была не на высоте.

Расчет готовит к выстрелу 280-мм мортиру 601 (f). Полоса ГА «Центр», начало 1944 г.

Так же как и предыдущие наступательные операции, наступление в конце марта 1944 г. отражалось немцами ураганным огнем артиллерии. Расход боеприпасов войсками немецкой 3-й танковой армии в ходе отражения советского наступления 21–31 марта 1944 г. характеризовался следующими цифрами