– Ну, что, живой ещё, пацан? Ничего, скоро будет полегче, – затем слегка похлопал меня по плечу и пошёл в противоположенную сторону, туда, откуда я только что пришёл.

А я, потоптавшись на месте пару секунд, продолжил свой путь на завод. Про себя я решил, что сохраню эти драгоценности у себя, а при первом же удобном случае подброшу коробку в милицию…

В первых числах марта меня прямо из цеха вызвали на заводскую проходную. Ещё за несколько метров до неё я увидел стоящего за забором Чистякова в шинели с майорскими нашивками, живого и невредимого. Внешний вид его был не чета нашему. Мы тут все доходягами стали, а у него наоборот даже лицо округлилось, видно, неплохо его в армии кормят. Увидев меня, он замахал руками, и я прибавил шаг. Мы крепко обнялись, и снова, как в прошлый раз, на моих глазах навернулись слёзы. Хоть и не были мы родными, но ближе этого человека у меня никого сейчас не было.

– Ну, что ты плачешь, Архип? Видишь, как и обещал, я вернулся, – он пристально посмотрел мне в глаза. – Я же всегда выполняю свои обещания. Ты же должен был догадаться, что я приеду, сегодня, или что-то не так? – и он ещё более внимательно заглянул в мои глаза. – Вижу я, что ты тут совсем дошёл до ручки, худющий, как скелет. Иди в цех и отпросись с работы, но обо мне никому не слова, я потом тебе всё объясню.

Позже, когда мы уже шли по заснеженным улицам к нашему дому, он спросил меня, в каком состоянии находится квартира. А мне ему и ответить нечего. Я там не появлялся с середины октября и даже не знаю, стоит ли вообще на месте наш дом или разбомблен, как многие дома в городе.

– Я же тебе строго-настрого говорил, чтобы ты за квартирой присматривал, а ты что, всё забыл? – бранил он меня.

– А вы думаете, что мне так легко было ходить каждый день с Кировского на Васильевский и обратно? Полгорода умерло от голода, а у вас мысли только о своей квартире. Что-то я вас не пойму, Вениамин Карлович? – в свою очередь стал напирать на него я.

И действительно, за то время, что он меня не видел, я сильно изменился. Война всех нас изменила. Теперь я был не тем забитым деревенским пареньком, которым он привык управлять, а взрослым самостоятельным мужчиной, который не покладая сил ковал вместе с другими победу в тылу.

На эту мою реплику Чистяков не сказал ни слова, а только зыркнул своими глазищами на меня, как на врага народа, и прибавил шаг. Когда мы по льду Невы подходили к стрелке Васильевского острова, завыли сирены, объявлявшие о начале очередного авианалёта. Мы бегом устремились к ближайшему бомбоубежищу, у входа которого уже выстроилась порядочная очередь из тех, кто ходил за водой. Пока мы спустились в убежище, пока нашли место, где пристроиться, послышались первые взрывы. Сидевшая напротив нас пожилая женщина после каждого взрыва крестилась и шёпотом молилась, не обращая на нас никакого внимания. Согревшись среди тесно сидящих людей, я незаметно для себя уснул и проснулся от того, что кто-то трясёт меня за плечо. Открыв глаза, я увидел перед собой военный патруль, который проверял у всех документы. Подав начальнику патруля свои документы, я краем глаз увидел, как сильно нервничает Чистяков. Однако проверку он прошёл успешно, и вскоре мы поднялись наверх. Кое-где были видны следы пожаров, а в воздухе стоял запах гари.

Почти половина домов на Васильевском острове, да, впрочем, как и во всём Ленинграде, были разрушены. Но люди каким-то образом научились жить и выживать в этих нечеловеческих условиях. И как только закончилась бомбёжка, народ снова потянулся с саночками за водой к реке. Мы же, перебираясь через завалы разрушенных домов, продолжили свой путь. А дом наш стоял на своём месте как ни в чем не бывало, хотя все близстоящие дома были или разрушены, или частично повреждены. Не встретив никого из соседей, мы поднялись на площадку третьего этажа. Ключ, вставленный в замочную скважину, легко повернулся, дверь со скрипом открылась, и мы увидели, что вся квартира занесена снегом. Глазницы окон зияли пустотой, все стёкла были выбиты взрывной волной, а по комнатам гулял ветер. Однако это нисколько не смутило Чистякова, он как будто даже не заметил отсутствия окон и снег на полу, а сразу прошёл в свою комнату, в которой провёл минут пять. Когда он оттуда вышел, по его лицу можно было догадаться, что он нашёл там то, ради чего мы тащились сюда через весь город.