В последние пару-тройку лет, когда у Сергея Петровича появилась масса свободного времени, оказалось, что его хочется тратить совсем не на то, о чем мечталось во время интенсивных упражнений на ниве бизнеса. Странное дело: никуда не тянуло ехать, лень было поднять задницу и даже набрать телефонный номер, чтобы, скажем, смотаться весной, в конце апреля, на недельку-другую в полюбившийся за годы жизни без большевиков Париж. На письменном столе и на старинной конторке лежали намеченные когда-то к обязательному прочтению книги. Диски с новинками кино валялись нераспечатанными. Сергей Петрович даже изменил давным-давно заведенному еще отцом обычаю самим все делать по дому – готовить еду, пылесосить, мыть полы и окна, обихаживать участок – словом, все, кроме большой стирки. Не торгуясь, он нанял приходящую женщину и свалил все домашние хлопоты на нее. Кроме магазинов и еды, конечно.

Задай вопрос хорошо его знающий человек, хотя таких и не существовало, разве что Николай Николаевич, что же он делает целыми днями, а главное, вечерами, Сергей Петрович, наверное, ответил бы: «Думаю».

На самом деле, он вспоминал их с отцом жизнь, шаг за шагом возвращаясь, как ни крути, к тому самому первомайскому вечеру. Это не было самоедством, Сергей Петрович не испытывал душевных терзаний, не было в его жизни позорных страниц, за которые можно и нужно краснеть и казнить себя. Хождение на грани закона естественно для русского человека, так уж устроено наше отечество, что оно вечно заставляет гражданина играть с ним то в игру «А ну-ка отними!», то «А ну-ка догони!». Сергей Петрович хорошо помнил уроки отца, он и жизнь-то прожил по этим заповедям, но вот как он сам бы стал сегодня воспитывать своего собственного сына, не знал. Об этом и думал вечерами. И еще, признавался себе, очень не хватало ему живой души в доме. Нанятая тетка не в счет, он даже ее имя помнил нетвердо…

Наблюдательная Тамара заметила перелом в настроении клиентов и отреагировала по-своему. Как бы глубоко ни запрятали обстоятельства базовые женские инстинкты, нет-нет, а они время от времени обнаруживались, вылезали из-под наносных слоев, вот и сейчас непонятно почему официантке стало жаль этих немолодых одиноких папиков, пусть при деньгах и качественно упакованных, но, уж это она точно знала, потерявших ту зрелую мужскую силу, что придает человеку устойчивость в жизни, а в иные моменты и необъяснимый победительный кураж. Одно другому не мешает, можно и приголубить старичков, наверняка им известно, что ценит настоящая женщина. Правда, в данный момент она могла предложить осоловевшим, казалось, мужикам разве что кофе или чаю. Что Тамара и сделала.

– К чаю, если угодно, можно подать пахлаву, изюм и курагу.

– Отлично, конечно, чай, – радостно откликнулся Николай Николаевич, – и хорошо бы, Тамарочка, в чайнике и, естественно, со сладостями. Сахар нам нынче заказан, – Николай Николаевич широко улыбнулся официантке, словно извиняясь за отсутствие адекватной реакции со стороны приятеля.

Тамара, надо отдать ей должное, умела настраиваться на чужую, клиентскую волну. За это и получала на зависть другим приезжим девахам-официанткам щедрые чаевые. Вот и сейчас она отчего-то взгрустнула, пожалела себя: еще год-два – и придется навсегда застрять в заведениях вроде этого «Двоеточия». Мечталось-то совсем о другом! Сразу как вырвалась в Москву из обшарпанной комнаты в коммуналке с пьющей матерью и лезущим под юбку отчимом, потом из техникумовской общаги с тараканами, пустыми бутылками и использованными гондонами по всем углам. И с вечно поддатыми или обкуренными кавалерами, цена им этот самый гондон. Все бы отдала, чтобы попасть на подольше в широкую кровать с одним из этих мужичков, хоть сколько-нибудь побыть в холе и неге.