— Вот! — бабулин перст указал на меня. — Вот он заявление не принимает, охальник!

— Сейчас разберемся, — пообещала старушке Цветочек, а я ляпнул:

— Ты куда так нафуфырилась?

Ромыч выглянул, заметил старушку в компании пельмешки, крякнул и остался смотреть шоу.

Я же осматривал Лилечку с ног до головы. На ней было платье, которое вот вообще не оставляло простора для фантазии. Короткое, красное и в обтяжку. Длинные ножки в туфельках на каблуках, на лице боевой раскрас, а в руке букет!

Макс постарался? Если узнаю, что он к моей пельмешке свои фаберже опять подкатывает, не посмотрю, что старше по званию. Хлюпальник снесу так, что не найдет потом.

— Тебе какая разница? — задрала она нос и смерила меня взглядом. — Почему заявление у гражданки не принял?

— Как говорила Белоснежка: «Держите меня семеро», — закатил я глаза. — Проходите, гражданочки, в мой кабинет, разберемся.

Лилечка гордо прошла вперед, а я провожал ее взглядом и только что не облизывался.

— Слюни подбери, — со смешком прошипел Ромыч.

Бабуля бодро шагала за пельмешкой. На лице «потерпевшей» было самое злорадное выражение, а я усмехнулся. Ну, бабуля…

Лилечка тем временем отложила букет и грациозно устроилась на стуле, положив ногу на ногу. И так у нее это вышло, что я, кажется, поплыл. И взбодрился. Организм срочно взбунтовался против первого подвига и требовал компенсацию. Бодренько так требовал, до темных кругов перед глазами.

Я сел за стол, чтобы окружающие моего состояния не заметили, прокашлялся и хрипло велел:

— Рассказывайте!

— Нет, опер, это ты рассказывай, почему так плохо свою работу выполняешь! — потребовала будущий генеральный прокурор. — Пожилого человека расстраиваешь!

Этот пожилой человек — явно какой-то энергетический вампир с очень своеобразными предпочтениями в еде. Оперов ей подавай на завтрак, обед и ужин. У нас весь отдел от нее уже не просто плакал, а рыдал горючими слезами. Ромыча вон уже измочалила, теперь за меня взялась.

А Лилечка, добрая душа, пожалела старушку, на разборки пришла.

— В чем проблема, бабуль? — перевел я взгляд с коленок Цветочка на бабушку.

Мгновенно отпустило! То, что так бодро поднялось, тут же опустилось и скукожилось, а я решил пока смотреть на бабулю и не представлять, как я усажу Лилечку на стол, задеру платье…

Не представлять!

— Кошелек украли! — завела она старую песню о главном.

— Когда вы видели кошелек в последний раз? — спокойно уточнил я.

— Вчера.

— Где? — продолжал я.

— В магазин ходила, за хлебом, — довольно отчитывалась старушка.

— После магазина кошелек в сумке был?

— Не было! — азартно врала «потерпевшая». — Валька, продавщица, сперла! Это точно она! Губы намалевала красным…

— Так и запишем: губы намалевала красным, — серьезно поддакивал я.

Лиля молчала и косилась на меня. Ну точно генеральный прокурор. Ее можно уже сейчас в кресло начальника сажать! Унижать и оскорблять взглядом она умела прям как наш Образцов.

— Пишите, пишите! — бабуля от радости даже на стуле подпрыгнула. — Цены задрала на молоко, воровка! А у меня пенсия маленькая!

— Угу, — делая вид, что усердно пишу, согласился я, — продолжайте, Калерия Степановна.

— А сосед с первого этажа — наркоман! Снова новую бабу привел!

— Снова? — переспросил я.

— Да!

— Бабушка, ближе к делу, — робко напомнила ей Лилечка.

Да моя ж ты мечтательница. Калерия Степановна на любимого конька села и уже не слезет, пока не выговорится. И сидеть тебе, пельмешка, тут со мной еще часа три.

— Не мешай! — приказала ей бабуля.

Лиля охнула, развернулась и встретилась с реальностью. Потому что не делай добра…

— У вас кошелек украли! — напомнила ей Лиля. — При чем тут ваш сосед и продавщица с красной помадой?