На нем уже белоснежная рубашка и костюм. И весь такой холеный. И я. Представляю, как я выгляжу после сна. Хотя… не плевать ли?

– Я так понимаю, ты не работаешь, – говорит он ровным, но от этого еще более страшным голосом. – Значит займешься поиском работы. Сегодня же. Я не Ильдар, содержать тебя не собираюсь, – хмыкает и взглядом скользит по мне. Вернее, по одеялу на моем теле.

– Я не могу работать полный день, – я хмурюсь и поправляю одеяло. – Я учусь еще.

Одна бровь мужика резко дергается вверх.

– Учишься? Врешь? – щурится и впивается в меня взглядом.

– Не вру. Я…

– Ладно, сам узнаю, – отмахивается он. – Жить будешь здесь. Но так, чтобы я тебя вообще не замечал. Уяснила? Будешь мешаться под ногами…

– Я не собачка, чтобы мешаться под ногами, – бурчу я.

Мужик вдруг резко встает. Так, что я даже инстинктивно дергаюсь назад. Смотрю на него, приближающегося ко мне.

Он подходит совсем близко и теперь я вынуждена смотреть на него снизу вверх. Я-то все еще сижу на кровати.

Мужик хмурится. Кладет мне на голову свою лапищу и сразу же больно сжимает волосы.

– Ай! Больно! – хватаю его за запястье.

– Слушай меня внимательно, Вика, – говорит он, чуть наклоняясь и задирая мою голову вверх. – Не мешаться под ногами – это означает жить так, чтобы я тебя вообще не замечал. Это означает не перебивать меня, когда я заговорю с тобой. Это означает сидеть как мышь в своей комнате и не портить мне личную жизнь. Если бы не слово брату… Таких как ты пользуют один раз и выбрасывают. Но тебе повезло, – ухмыляется и выпрямляется. – Я сделаю из тебя человека. Раз родители не смогли. Или не хотели. Никаких дружков. Никаких тусовок. Сидишь и читаешь учебник. Поняла?

Молчу.

– А если мне не понравится твое поведение или я увижу, что ты не хочешь перевоспитываться, то…

– Что? – вырывается у меня, когда я чувствую, что хватка на моих волосах ослабевает.

– Лучше тебе не знать, Вика, что. Ильдар был моим братом. Но даже ради его памяти я не буду терпеть дуру и блядь у себя дома. Ясно? – опять больно дергает.

– Ай! Да, блин! Отпустите! Больно же!

– Я не слышу ответ. Ясно?

– Да ясно-ясно! – зло шиплю я, пытаясь мотать головой, чтобы освободиться. – Вы меня без волос оставите и тогда я точно никуда не смогу ходить! Отпустите!

– Не так просят, Вика, – ухмыляется он. – Не так.

– Отпустите, пожалуйста! – цежу я, с ненавистью глядя на него.

И он отпускает, но отталкивая меня от себя. Поправляет часы на руке.

– Обращаться ко мне будешь – Ринат Муратович. Повтори.

– Ринат Муратович, – бурчу я.

– Вот так, – довольно ухмыляется. – Уже лучше. А что, Вика, думаю, не все потеряно. Сделаю из тебя человека.

– У меня вопрос, – говорю я.

– Не так, Вика. Не так, – качает головой.

– Ринат Муратович, – с издевкой произношу я. – Можно задать вопрос?

На холеной роже расплывается улыбка.

– Задавай.

– Сколько я у вас тут жить-то буду? Неделю? Месяц? У меня же есть квартира, есть своя жизнь. Вы же понимаете, что мы абсолютно чужие люди. И вообще… это странно… вам не кажется? Мне двадцать лет и у вас ведь нет прав удерживать меня…

– Удерживать? – удивленно приподнимает бровь. – Ну, что ты, Вика. Какое еще «удержание»? Ты же сама по своей воле тут живешь.

Теперь моя очередь удивляться.

– У тебя всегда есть выбор, – слишком мягким голосом продолжает он. – Остаться здесь и слушаться меня. или… – берет паузу и улыбка сходит с его лица. – Или в тюрьму пойдешь, ссс… Блять! – сжимает пальцами переносицу и хмурится. – Ты по-нормальному не понимаешь? – зыркает на меня. – Либо живешь тут и делаешь, что я говорю. Либо, блять, шуруешь в колонию. Ты уже на три дела наворотила. Или я еще чего-то не знаю?