– Все, я вызываю милицию! – еще раз крикнул он, чтобы хоть как-то разбавить жуткий звук.

В ту же секунду во всей квартире погас свет.

Ровный невольно отскочил назад, ему померещилось, что тьма с лестницы мгновенно переместилась, ворвалась, затопив его обиталище. Его глотка против воли издала отвратительный слабый стон, и он даже не почувствовал, как с вешалки под натиском спины сыплется одежда.

Скрип и скрежет, почти неразличимые за пронзительной трелью звонка, вдруг дополнились новым звуком, который донесся из комнаты.

Кириллу послышался громкий хлопок, сменившийся перестуком, будто в кабинете плясали джигу. Последним усилием меркнущего разума Ровный отметил, что электричества нет, а звонок продолжает работать.

Уже совсем без мыслей, со страхом поворотился он и увидел невообразимо огромную, черную, чернее самое темноты, бесформенную фигуру, танцевавшую в комнате, не касаясь пола. Ее было хорошо видно на фоне оконного прямоугольника.

Ногти антиквара вырвали долгий скрип по пластмассе дверного косяка. Ноги подкосились, и он рухнул в прихожей, чувствуя, как по подбородку течет слюна. В невыразимом ужасе, понимая, что рассудок покидает его, он закусил губу и с силой сжал челюсти.

Зубные протезы прокусили кожу, и к слюне добавилась кровь.

Резкая боль ударила в мозг, заставив его думать, осознавать себя здесь и сейчас. Боль прочистила мозг, и Ровный внезапно сообразил, что его отчего-то до сих пор никто не торопится убивать, а жуткая фигура в комнате не сдвинулась с места. Потом пришло ощущение какой-то внезапной свежести, а нос уловил терпкий запах мокрой липы и озона.

И тогда очистившиеся от наваждения глаза рассказали ему, что черный танцор – это ничто иное, как его любимые плотные занавески, бившиеся в потоках ветра. Ветер распахнул окно и теперь играет с ними, выбивая дробь тяжелым набалдашником шнура о стену. Ветер долгожданной июньской грозы.

В подтверждение громыхнул гром, а окно рассекла ветвистая молния.

Ровный поднялся.

В тот же миг загорелся свет, а место звонка заняло такое обыденное тарахтение разгонявшегося холодильника.

Тишина.

Тишина и свет.

Тишина, нарушаемая лишь нормальными ночными звуками и упоительными ударами грома за стеной.

– Тьфу… – Ровный присовокупил длиннейшую матерную тираду. – Вот так и становятся дураками!.. Е-о-о… Фу-у-ух…

Он буквально подскочил к двери, добрался до глазка и убедился, что площадка пуста, озаряемая вполне исправной лампочкой.

– Ну кретин! – изругал он себя, припомнив, что звонок питается электричеством на одном автомате с кухней.

В комнате и прихожей погас свет, но в кухне-то он и не горел!

Чья-то идиотская шутка едва не свела с ума, а тут еще и окно распахнулось очень кстати, и свет вырубился.

Ровный распахнул дверь.

Пустая площадка, пустая лестница.

Он сбежал на пару этажей вниз и выглянул в окно, насладившись зрелищем парочки босоногих девиц, спасавшихся бегством от хлынувшего ливня. Антиквар вернулся к квартире и еще раз обозрел площадку с победным чувством возвращавшейся назад крыши. Той самой, что едва не уехала от страха пару минут назад.

– Козлы! – сказал он вслух и вознамерился шагнуть в прихожую, когда его взгляд упал на дверь.

Ровный ощутил, как недавний ужас, точнее слабый его отголосок, вновь процарапал по хребту. Лакированную поверхность двери рассекали тонкие счетверенные полосы, довольно глубокие, на первый взгляд. Кто-то исцарапал деревянную обшивку. Антиквар еще раз оглядел площадку и приложил пальцы к бороздам. При всем желании настолько широко рука не растопыривалась.

Но нынешний Кирилл сильно отличался от себя самого в пятиминутном прошлом. Мало ли чем можно испортить дверь?