Вечером родитель крепко напился. Усидел весь бальзам, бывший в доме. Утром никак не мог придти в себя. Велел сыну сгонять за опохмелкой, купить литовской водки «Паланга», настоянной на клюкве. Сергей вновь забил холодильник съестным, плюс купил не одну, а две бутылки, чтобы папаша, не попал в компанию пропойц, как это неоднократно случалось в далекие годы сережиного детства. Сам рванул в центр. Обошел все музеи, включая Музей истории советской оккупации. Там нашел полотно во всю стену – Ленина со скорбным лицом, полностью изменившее жизнь семьи. Служительница пояснила, что оригинал был уничтожен. А эта картина воссоздана автором по фотографиям, изъятым из архивов КГБ. Вернулся вечером. Папа Юрис лыка не вязал. «Уговорил» в одиночку бутылку. Попытался открыть вторую – сын не дал, силком уложил родителя спать. Утром налил родителю рюмочку, вымыл под душем, налил вторую. Когда батя просох, потащил в центр, в места, где некогда жили. Площадь Альберта, улица Калею и, наконец, родная Сарканаска. Отец много рассказывал, Сергей много вспоминал. Вдруг окликнул Эдгар, высунувшийся из окна первого этажа. Тоже повспоминал. Вспомнил и Ленина со скорбным лицом. Поведал, что неоднократно бегал смотреть на творение, пока его не убрали. Даже свою мать привел. Однако та дала отпрыску подзатыльник и категорически запретила не только появляться рядом с шедевром, но даже кому-то рассказывать об увиденном.
– Нас обоих на хрен посадят! Так и сказала. Да, Анита вернулась из Англии, – вдруг вспомнил Эдгар. – В соседнем доме заведение открыла. Хороший бардачок. Молодых голенастых девчонок набрала. Мы их «бройлерами» называем. Надоели уже потасканные тетки, которые здесь проституцией занимаются!
– Я бы загрыз «бройлера»! – мечтательно закатил глаза Юрис.
– О чем речь? Пошли, провожу! – вынырнул из дверей друг детства.
Анита свесилась из окна второго этажа.
– Это – Сергейс! Помнишь его, Анита? – подтолкнул в спину Эдгар Сережу.
– Узнала. И дядю Юриса узнала. Заходите мальчики!
В гостиной отца с сыном ждала пятерка высоких, поджарых, голубоглазых блондинок в эротическом белье. Узнав о ценах, Петерис-старший сник.
– Выбирай, отец! Я заплачу! – вытащил пачку банкнот Сергей.
– Ну а ты кого выберешь? – спросила Анита.
– Тебя!
– Это будет стоить дорого.
– Ничего! Я о тебе с детства мечтал. Покажи, чему тебя в Лондоне научили?
Сергей ожидал большего. Получил то же, что получал от других женщин. Ничего выдающегося. Приехавшие на заработки в Москву узбечки с таджичками показались ему гораздо лучше.
Утром Петерис-младший спросил отца:
– Батя, что если мне оформить вид на жительство в Латвии, а потом гражданство?
– Чем будешь заниматься? – насторожился родитель. – Работы нет, а содержать тебя я не смогу. Сам знаешь: у художников с деньгами временами бывает густо, но, как правило, пусто!
– Опять же, этот вопрос не должен тебя беспокоить. Латвия на пороге вступления в Шенген. Зацеплюсь здесь – вся Европа открыта. С моими знаниями и опытом найду, что-нибудь там. Сам проживу, да еще тебе подкину в минуту жизни трудную. Глядишь, тебя в приличную страну вытащу на жительство.
– На жительство не надо! Староват уже новую жизнь на новом месте начинать. Но если будешь оказывать материальную помощь, не откажусь. Пойдем завтра по инстанциям. Даже сегодня пойдем, чтобы вечером можно было выпить…
Чиновники с нескрываемой брезгливостью смотрели на Сергея. Хотя тот был одет гораздо лучше их, и пахло от него дорогим французским одеколоном, а не дешевым, даже по московским понятиям, парфюмом местного производства. Говорили с заявителями только по-латышски. Пришлось соискателю судорожно вспоминать подзабытый с детства язык. Вспомнил. Не даром имел в школе «пятерку» по «великому и могучему». Все равно сказали, что со временем придется сдавать экзамен по государственному языку. Добавили, дескать, происхождение Сергейса сомнительное. Мать – русская. По сему, он не является латышом. Все же не отказали, пообещали оформить документы как для ухода за больным, престарелым отцом, потерявшим здоровье в борьбе против советской оккупации. С тем и вернулся Петерис-Поздняков в Москву.