…Но всё изменилось.

Приоритеты меняются, желания меняются, жизнь текуча, меняется сама Ами.

Продолжая жить прошлым, она цепляется за старое и отжившее, не пуская в дом новое и живое.

Её жизнь – просто хламник. Могильник старых вещей и событий.

Ами радостно шла по уже тёмному лесу, и её это обстоятельство нисколько не тревожило. Она умела из него выбираться. И у неё за пазухой сеймомент было маленькое сокровище.

Она только что нашла себя. Дважды.

Радостно… Мы приходим в этот мир за радостью.

Такое в доме точно лишним никогда не бывает. Как и сонастроенность с потоком жизни, позволяющая правильно оценить, что нам нужно прямо сеймомент.

Вместо этого, Ами обыкновенно несётся куда‑то, мимо себя и, разумеется, по очень важным делам, стараясь переделать их все. Чтобы когда‑нибудь потом начать жить. Что можно сделать только сразу и в этот момент – ведь дела никогда не закончатся.

И здесь хлам лишних дел лучше тоже выкинуть. Особенно если всё как у неё в её кантинской жизни – только взрослое, важное и функциональное. И ничего для себя.

Она придёт и раздарит или выкинет то, что ей радости больше не приносит, но может порадовать других. Сделает это, чтобы оставить себе только простор и радость.

Если постоянно проходить мимо себя, отказываться от себя, радостей становится всё меньше.

Потому… нужно иметь смелость идти своим путём и петь песню своей души.

Что и делала Ами уже какое‑то время, шествуя по уютному послезакатному лесу, красиво освещённому вышедшими светилами, не заботясь о том, слышит её кто‑нибудь или нет.

А к закату она проснулась в Омилле.

Тошноты почти не было, только лёгкий звон в ушах и мошки перед глазами. Но это в последнее время было практически стандартным её состоянием по пробуждению.

Главное, что у неё появился… аппетит?! Аппетииииит!

Привет, мой друг старинный, бесценный мой аппетит! Как хорошо, что надолго ты практически никогда не теряешься… Вот теперь дела точно пойдут на лад.

Ами попыталась сесть.

Мир вздрогнул и поплыл уже при попытке приподняться. Руки всё ещё были очень слабы и плохо слушались. Ай…

С первого раза не получилось. Она было приподнялась… и вновь плюхнулась обратно на свои ссадины. Ай!

Ладно… Не шевелиться, так не шевелиться.

– Что за возня здесь? – послышалась дружелюбная усмешка.

Ами подняла глаза. Она помнит эту лекарку.

Только… как её зовут?

– Тебе уже лучше, вижу! – восхитилась та. – Намного. Прекрасно! Но вставать ещё рано. Потерпи.

– Я… куш…ть х…чуф. – пожаловалась пациентка.

– Ох ты! Отлично. – легонько хлопнула в ладоши собеседница. – Здоровый аппетит! Всегда кстати… Всем бы так. Практически только очнулась – и сразу есть. Феноменально! Сеймомент я принесу тебе что‑нибудь… Не вставай.

– Пфтом фсф р..фно встафать притётсьф…

– Ну если совсем уж придётся – встанешь с чьей‑нибудь помощью… Здесь всегда кто‑то рядом. А пока – лежи. Набирайся сил.

Ами устала удивляться понятливости местного персонала, но не перестала поражаться их уровню доброжелательной заботливости.

К такому, наверное, невозможно привыкнуть, потому что этого, в амином случае, мало не бывает.

На красивом подносе к Амелии прибыла настоящая любовь всей её жизни… Еда! Измельчённые до питьёвого варианта овощи!

Полюбоваться на них было нельзя, но пахла смесь восхитительно. Также к этому заботливо прилагалась широкая соломинка.

Лекарка осторожно помогла Амелии сесть, и убедившись, что руки той достаточно окрепли, чтобы держать чаши, удалилась, оставив ту наедине с всё нарастающим и постепенно всё лучше осознаваемым ощущением простого счастья существования.

…Хорошо, что она жива. Это главное.