– Ну, значит, ты меня помнишь.

Кэмден Маккуин, воспоминания о котором хранились в чертогах моего разума, ничем не был похож на эту секс-машину, покрытую пирсингом и тату. Кэмден Маккуин, которого я помнила, был высоким, да, но при этом нескладным. Неловким. Его красивая фигура пропадала даром. У того Кэмдена были сальные чёрные волосы, доходившие до лопаток. Он обожал собачьи ошейники, чёрную помаду и кружевные перчатки с отрезанными пальцами. Он всегда носил только чёрное. Всегда увешивал руки загадочными повязками, увидеть которые можно было в те редкие минуты, когда он снимал длинное чёрное пальто. Он таскал его даже в разгар лета, когда все вокруг умирали от жары. Он любил музыку, искусство, сидеть в тёмной фотокомнате. Все называли его Тёмной Королевой. Ходили слухи, что он гей, что он зоофил, что носит с собой в класс оружие. Его обзывали и били больше всех учеников школы Палм-Вэлли.

– Привет, – сказала я, пытаясь связать знакомого мне Кэмдена с тем Кэмденом, которого видела теперь. – А ты изменился.

Черты его лица расслабились, вновь стали модельными.

– Ты тоже. Твои волосы… – Он наклонился вперёд, откинул прядь волос с моего лица. Я вздрогнула всем телом и почувствовала, как расширились мои глаза. – Тебе идёт. Я всегда думал, что длинные светлые волосы, как у Барби, не совсем подходят такой… брутальной девушке, как ты.

– Брутальная девушка – синоним суки? – спросила я. Он рассмеялся, и я поняла, что его смех совсем не изменился. Он звучал так, будто смеялись над ним.

– Ну… я хотел сказать «суровая», но это было бы неуместно, да? Так что ты тут делаешь? С самой школы тебя не видел.

– Да просто заехала навестить дядю. Просто проезжала мимо.

Он приподнял бровь.

– Проезжала мимо и решила устроиться на работу в кофейню?

Да. В яблочко.

Я пожала плечами, обвела взглядом кофейню и глупо улыбнулась.

– Тут так мило. Удивительно, как сильно всё изменилось.

– Может быть, это ты изменилась? – спросил он. Его взгляд был по-прежнему светлым и ясным, даже радостным, но в голосе я уловила что-то, не внушающее доверия. Будто он меня тестировал. И он имел на это полное право, учитывая, чем закончилось наше общение.

Я легонько толкнула его руку. Мне было так неловко.

– Это ты изменился, Кэмден. Круто. – Я едва не спросила, что с ним случилось, но такой вопрос прозвучал бы чересчур снисходительно. – Ну, что нового?

Он посмотрел на пустой столик, за которым, когда я вошла, хихикали девчонки. Теперь они сидели, поджав губы, и вытаращенными глазами смотрели на Кэмдена; когда он повернулся, быстро отвели взгляд.

Теперь, когда он был совсем близко, я увидела в его глазах надежду, и это выражение его лица было мне знакомо.

– Ты никуда не спешишь? Может быть, выпьем ещё кофе? – спросил он.

Я едва не сказала – нет. Едва не сказала – мне нужно идти, хотя идти мне было некуда и я просто без всякой цели кружила бы по городу ближайшие несколько часов. Но он улыбнулся, и от этой белозубой улыбки в сочетании с проколотым носом и растрёпанными волосами моё сердце подпрыгнуло, сбросив тяжесть кавы-кавы, как давящую броню.

И я ответила – давай.

Кое-как пережив первую неделю в новой школе, идя по пыльной дороге, ведущей к дому дяди, девочка чувствовала себя так, словно вернулась из военного лагеря. Уже за эту неделю она обзавелась следующими прозвищами: Гугл Хром, Калека и Хромая Корова. Корова, конечно, по той причине, что после несчастного случая она сильно набрала в весе – это логично в тринадцать лет при условии бурлящих гормонов и пониженной активности.

В довершение унижений дядя не смог забрать её из школы в ту пятницу, и не было ничего ужаснее, чем идти вдоль по дороге. Люди были не в силах не смотреть на неё, когда она проходила мимо, и она почти слышала их мысли: