Нет, категорически не понравился генерал Привалов при второй их встрече Александру Борисовичу. И показное его радушие – в первую очередь. Об этом стоило бы, вообще-то, «перекинуться» со Славкой, но Турецкий понимал, что и тот сейчас в эйфории, поскольку Дусенька, выполнив его просьбу и проведя Саню по всем соседям, с которыми уже однажды разговаривал Грязнов, благополучно отбыла в Москву, имея при себе минимум багажа, как и просил ее жених.

Итак, Привалов вместе с Турецким проводили Евдокию Григорьевну в аэропорт, и Алексей Кириллович немедленно поспешил, сославшись на какую-то свою особую, экстренную занятость, «закруглить» возникший было разговор о том расследовании, ради которого и прибыл сюда московский сыщик. Вид у него сразу стал сугубо деловым, «начальственным», что не должно было оставлять никаких сомнений в его «государственной занятости». А Турецкий с его проблемами вполне мог обойтись и сам. Именно это дано было понять Александру Борисовичу отказом Алексея Кирилловича в ближайшие дни принять у себя сыщика для подробного и серьезного разговора. Единственной помощью, которую тот действительно оказал, был звонок кому-то в областной суд с просьбой посодействовать Турецкому в его ознакомлении с последним обвинительным заключением по делу Антона Калужкина. Причем попросил Привалов как бы о личном одолжении. Очень «любил» всегда «благодеяния» такого рода Александр Борисович и оценил помощь.

После такого, почти бесцеремонного, можно сказать, «отлупа» Турецкий уже видел, что с дальнейшими просьбами относительно помощи с транспортом и прочими необходимыми в любом расследовании надобностями обращаться к Привалову – дело бесполезное, точнее, бессмысленное. Ну что ж, и это – не впервой… Власть никогда не помогала в подобных расследованиях, ибо чаще всего именно ее «уши» торчали в нарочито и грамотно запутанных ситуациях. И это означало, что теперь Александру Борисовичу придется самому, не опираясь и не ссылаясь на прежние наработки и знакомства Грязнова, заняться делом Калужкина с самого начала, практически с нуля. И это – тоже не новость. Взялся, как говорится, так уж не жалуйся на обстоятельства. Но, хотя Турецкий мог бы с абсолютно чистой совестью послать всех станичников с их заботами и болями куда-нибудь подальше и закрыть свою частную «лавочку благодеяний», наперед зная, что ни перед кем ответа ему держать не придется, даже перед Всевышним, он прекрасно понимал, что никогда этого не сделает. Прежде не мог, не сумеет и сейчас, просто совести не хватит. Оно, конечно, неприятно сознавать, что ты – дурак, которого фактически подставили в заранее обреченном расследовании, но и иного выхода для утешения своего самолюбия он тоже не находил. Одни только умоляющие и верящие в его силу и убежденность глаза Зины, не говоря уже о Кате Нефедовой с ее сынишкой, чего стоили! Как после этого смотреть-то в них?

Нет, разумеется, можно было бы и не смотреть, а просто сесть в ближайший самолет и послать всех к определенной матери, но и это не выход для самооправдания. Значит, залихватское «я приступаю к расследованию» все еще имеет место быть, по выражению записного бюрократа.

Но с Грязновым он все-таки созвонился, чтобы поставить того в известность о том, что «друг Алеша» оказался очередной и, к сожалению, самой типичной милицейской сукой. Это – на всякий случай, чтобы у Славки, который, естественно, очень расстроился, в дальнейшем неожиданно не возникло ненужных иллюзий. Ну а Дуся, разумеется, была здесь ни при чем, – что ее просили, то она сделала быстро и с охотой. Очевидно, родственные отношения с генералом ее также никоим образом не касались. А может, и тяготили, кто знает. И такое бывает в жизни…