-- Я, Бельская Катерина Олеговна, -- нависает надо мной, -- что ты там делала у них, кроме того, что сосала?

Что он говорит?

Руки начинают дрожать, и я убираю их со стола, чтобы он не заметил. Но он замечает…

-- Боишься? – довольно ухмыляется. – И правильно делаешь. Пойдёшь, как соучастница. Я же всё равно их выловлю. Это дело времени. Сопляки. Как только смелости хватило на такое. Ты вообще знаешь, кого они киданули? Вундеркинды грёбаные. Если я их не найду, их другие найдут. И в их интересах сейчас, чтобы нашёл их я, потому что другие церемониться с ними не будут. Так что помоги своим любовникам, – пиши.

Послушно пишу и разворачиваю листок бумаги в его сторону, где написала свои инициалы, как он и просил.

Он смотрит на листок и глаза его наливаются яростью:

-- Ты чего б*ть дурой прикидываешься? Я же тебе сказал, что для них лучше, чтобы нашёл их я. Хотя бы в живых останутся. Где они? – чётко проговаривает каждую букву, мне на ухо.

Я не реагирую…

Я просто не знаю, что мне делать. И до конца не верю, что всё, о чём он тут орёт – правда.

И я не знаю где они. Пусть хоть оборётся сейчас.

Он опять втыкается в фотографию и ухмыляется:

-- Знаешь, что с такими красавчиками на зоне делают?

Вспоминаю Матвея и с трудом сдерживаю дрожь.

Вместе с его образом, в мозг неожиданно прорывается неприятный женский голос и её слова: -- обломись, обломись, обломись…

И я начинаю биться в истерике, громко подвывая:

-- Он меня бросил. Бросил несколько месяцев назад. Нашёл другую – слёзы потоком хлынули из моих глаз.

Нервно копаюсь в сумке, громко шмыгая носом, в поисках салфетки – не нахожу.

Вываливаю содержимое прямо ему на стол.

Он останавливается в нерешительности.

Суёт мне в руки стакан с водой: -- пей, -- и вытаскивает из кучи, которую я у него организовала, салфетки.

Протягивает их мне и садится.

-- Когда?

-- Что когда? – громко высмаркиваюсь и начинаю ещё и икать…

-- Бросил когда он тебя?

Судорожно вспоминаю, когда Матвей мне последний раз менял телефон – около двух месяцев назад. Если бы Миша тогда не отправил свою Настеньку домой, я бы не придала этому значения. Матвей часто менял мне телефоны. Я перестала обращать на это внимание. Но тогда я немного насторожилась. Тем более, что они стали закрываться допоздна и что-то обсуждать.

Боже! Неужели всё, что он говорит – правда?

-- Не помню точно, – отрешённо отвечаю я, всё ещё всхлипывая. – Около двух месяцев наверное.

Он как будто выдохся. Сидит в кресле и смотрит в окно.

-- Кофе будешь? – неожиданно спокойно и чуть устало спрашивает, развернувшись опять ко мне.

Киваю на его вопрос.

Встаёт и включает чайник.

-- Я не пью растворимый, -- чуть усмехается, но реагирует спокойно.

Звонит кому-то.

Может тактику поменял?

Мне Миша иногда разную фигню такую рассказывал. Про техники допроса тоже рассказывал. Даже сложную технику Рейда мы с ним разбирали. Зачем? – никогда не понимала. Но разговаривать с ним было всегда интересно.

А вот зачем…, -- понимаю наконец.

Нам приносят две чашки варёного кофе и я начинаю громко размешивать сахар, затягивая время. Терпеть не могу этот стук ложечки о чашку, но сейчас делаю это специально.

-- Куришь? – вдруг спрашивает он.

И я опять киваю.

Кладёт пачку винстона на стол:

-- Могу у девчонок стрельнуть, -- смотрит на меня пристально.

Мне всё равно.

Беру вонючую сигарету из пачки.

Матвей курил очень редко и я с ним тоже не курила. Хотя раньше, до него, -- покуривала.

С ним же не было в этом необходимости. Он дарил много других радостей, гораздо приятнее сигарет…

Подношу сигарету к губам, он тут же подносит зажигалку к моей сигарете, потом прикуривает сам. Сидит и пускает красивые колечки в потолок, развалившись в кресле.