Наступило лето. Мы уже достаточно натренировались, но все еще соревновались друг с другом на поле позади нашего дома, притворяясь Джеком Никлаусом, Томом Уотсоном или кем-то еще из великих игроков в гольф. Мы разыгрывали целые турниры, имея в арсенале две клюшки и цветочный горшок вместо лунки. Мы соревновались на равных. Мы ничего особенно не понимали в тонкостях гольфа (нам вообще больше нравился футбол или регби), оценить собственные недочеты мы не могли, на мой возраст брат поправок не делал, да я и не хотел этого.

И вот как-то в августовский вечер, когда уже спустились сумерки, Том Уотсон (мой брат Фил) превзошел меня в серии ударов, воспользовавшись приемом из регби. И, хотя Джек Никлаус (то есть я) стал негодовать по поводу того, что Том пнул мяч вперед, как на футбольном поле, судья (тоже мой брат Фил) отменил решение рассмотреть претензию. Просто потому, что он был старше.

Мне пришлось признать поражение. Некоторое время я злился, но потом оттаял, и мы стали болтать обо всем на свете – а, как известно, ничегонеделание часто рождает великие идеи.

– Интересно, а что внутри мяча для гольфа, в самой середине? – лениво спросил я. Наш диалог напоминал беседу Винни Пуха и Пятачка.

– Я не знаю, – сказал брат. – Давай выясним?

Внезапно открылось второе дыхание. В нас проснулся азарт настоящих ученых, тяга к открытиям и острым ощущениям. Мы зашли в гараж и осмотрели папин верстак, за которым он часто проводил свободные вечера.

Для начала мы атаковали мячик большим металлическим напильником, но получалось не очень хорошо. Я держал мяч, а Фил орудовал напильником, который всякий раз соскакивал с кожистой поверхности мяча и резал мне пальцы.

Затем мы решили сделать по-другому, что и привело в результате к травме. Теперь, благодаря тренингу по анализу первопричин, который я прошел, чтобы изучать и предотвращать медицинские неудачи, я знаю, почему тогда все так вышло. Мой брат, который спустя годы защитил докторскую диссертацию по управлению рисками, без сомнения, подтвердил бы мою версию.

Первой причиной случившейся травмы был тот факт, что Фил вставил мяч для гольфа в тиски рядом с верстаком. Следующей причиной стал я, который посмотрел на папины инструменты, аккуратно разложенные на стене. Мой взгляд тогда упал на штуку, которая, как я впоследствии узнал, оказалась рубанком-рашпилем. Это такой очень прочный на вид инструмент, что-то вроде терки для сыра, которую придумал и сделал плотник.

Я взял рубанок, мы немного подрались, потому что брат решил тут же его у меня отобрать, и со всей дури налег на мяч.

Работа закипела, но после трех или четырех движений рашпиля мяч в тисках начал двигаться. На этом нам следовало бы остановиться, но мы достали мяч, осмотрели скрученные резиновые ленты, которые теперь обнажились и составляли его оболочку, и решили, что эксперимент невероятно интересный и его обязательно надо завершить.

Нужно было во что бы то ни стало добраться до ядра, которым, как мы полагали, был легендарный шар из латекса. Мы засунули мяч обратно в тиски и сжали так сильно, как только могли. Мы изо всех сил потянули и надавили на рычаг, потом молотком ударили по ручке, чтобы сжать мяч еще сильнее. Можно только догадываться, какого уровня давление мы создали и как отчаянно резиновая начинка пыталась найти выход. Это был прямой путь к катастрофе.

Брат выхватил у меня рашпиль и стал строгать вместо меня. Я попытался отобрать рашпиль. Но Фил был сильнее и оттолкнул меня. Сначала я возмутился, а потом разозлился. Я ощущал, как неприятное чувство растет внутри меня. Это чувство было знакомо, хотя я не уверен, что тогда смог бы дать ему название.