А Курбский уже поспешал к другому литовскому лагерю. И вновь закипела сеча. Но теперь передовой отряд заманил неприятеля на узкую лесную дорогу. Понесли потери храбрые воины князя Ивана Золотого – трудно было уйти от лихой литовской погони. Однако стиснуты были легкие литовские конники в лесных буераках, полили вековой мох своей молодой кровью. Пробитый стрелой, пал второй литовский полковник.

Перевязав раны, наточив широкие сабли, наутро ударили ратники Курбского на третий литовский полк. Не поддался старый полковник гетмана Ходкевича на хитрости, укротил безумную отвагу своих храбрецов, стал с боями отходить к Риге. Больше половины пути одолел бывалый вояка да попал в крестьянскую засаду. Думал её промахнуть с ходу, не считая холопов за воинов, но остался лежать на лесной засеке с топором в черепе. До самой Риги гнали русские конники остатки литовских полков, едва столько неприятелей ушло, чтобы гетману вести принести. По всей Латвии полыхало тогда крестьянское восстание.

Слыша о поражении полковников своих, ужаснулся Иероним Ходкевич, пошёл самым скорым маршем из Лифляндской земли аж за Западную Двину, реку великую, скрылся от неистового воеводы князя Андрея Михайловича. Тот же, постояв под Венденом и разослав свои отряды на десятки вёрст в стороны, победителем возвратился к Феллину.

Стенобойные орудия уже проломили внешние укрепления города. Немцы упорно сопротивлялись. Тогда воеводы решили обстреливать Феллин ночью огненными ядрами и зажигательными бомбами. Одно огненное ядро пушкари сумели вогнать в купол большого храма. От этого и других попаданий в городе начался пожар. Кнехты магистра взбунтовались, не желая более сражаться. Начались переговоры. По решению русских воевод солдатам и городским жителям был разрешен свободный выход из Феллина. Остающиеся в городе полностью сохраняли свои права и имущество. Только магистр должен был сдаться и отправился в Москву, где получил от царя в кормление один из московских городов. Русские войска вошли в Феллин и быстро погасили пожары.

После капитуляции магистра воеводы воочию убедились, сколь могучим оружием является справедливость победителей и милость к побежденным. Если бы не мягкие условия сдачи, если бы немцы не убеждались многократно в честности русских обещаний, взятие города могло превратиться в настоящую бойню.

За первой, пробитой пушками, стеной стояли ещё три, выстроенные из прочнейшего камня; возле них были сооружены удивительной глубины рвы, облицованные гладким камнем. Восемьдесят крепостных орудий, четыреста пятьдесят больших и малых пушек, множество запасов… Крепость недаром считалась неприступной. В цитадели не только храм и укрепления, но даже поварня и стойла были покрыты сверху толстыми оловянными плитами.

Вслед за Феллином воеводам сдались сильные крепости Руя, Тарваст и Полчев. Для наступления на Ревель необходимо было взять ещё мощную крепость Вейсенштейн. Её осада затянулась. Войскам требовался отдых. Всеобщее крестьянское восстание лишило ливонских феодалов возможности планомерного сопротивления, но сильно затрудняло снабжение русских войск.

Укрепив гарнизоны завоеванной части Ливонии, воеводы отошли к Дерпту. Они не предполагали, что не смогут развить свой успех и по возвращении в Москву получат не награду, а царский гнев – за то, что не взяли Ревель!{12}

«Ни от одной смертоносной язвы, – думал Андрей Михайлович, – не может быть бо́льшего мора в царстве, чем от злобных клеветников и доносчиков-сикофантов. Царь не зря допустил их к своим ушам – он сам желал этого, жаждал крови мудрых и мужественных людей, которые защитили Русь от враждебных соседей. Злоба стала расплатой за доброту, жестокость – за преданность, коварство и хитрость – за верную службу.