На ночной дороге и суслик – волк…

Камандарская пословица

Говорят, когда Теван только родился, когда только появился он на свет сами знаете как, когда вырвали его из рук матери, он так посмотрел кругом и такую матерную состроил физиономию, словно бы говорил: «Э, какое местечко, бех-бех! Угораздило же меня!»1

Удрученный лекарь, державший в руках новорожденного, не удержался и выпалил:

– Вуй, ну у вашего сына, простите за выражение, рожа, да продлится его жизнь!

– Конечно, рожа, – подтвердил отец, разглядывая ребенка. – Ара, какой скучный человек появился в мире…

Врут, может быть, – кто его знает, – но говорят, что первый раз в жизни Теван улыбнулся на десятый год после рождения. Его отец, да будут благословенны его предки, устав от каждодневных трудов в поле, устав от упреков властной жены, сел на стул в кухне, покачал головой и произнес:

– Вуй, в такой жизни одно развлечение – смерть.

И вот эти-то безрадостные слова и нарисовали на физиономии Тевана злую улыбку. Значила она: «Опять же, я давно говорил».

Окружающий мир представлялся Тевану пасмурной пустошью, где всюду прелая трава и тоска без перерыва. В детстве, когда другие дети бесились на улице, швырялись камнями и колотили друг другу морды, Теван валялся где-нибудь в сторонке и даже вздыхать ему было неохота. Деревенские говорили, что от вида его постной рожи немеют птицы, а коровы хандрят и не дают молока…

Теван был человеком таким подавленным, таким хмурым, что уважаемый автор этих строк стал уже четвертым по счету монахом, который пытается закончиться его краткое жизнеописание. Трое других спились от скуки2…

Повзрослев, Теван понял, что односельчанам так надоела его мрачная физиономия, что они готовы либо вешаться, либо вешать, и он подумал тогда, что, может быть, есть в этом мире такие луга и такие болотца, где и на его голову будут падать солнечные лучи. Теван решил попутешествовать. В те безбожные времена это проще всего было сделать, записавшись в войско ишхана. Были годы междоусобиц – солдаты жили бесконечными грабительскими походами. Но Теван не терпел рабства воинских уставов и потому, после недолгих раздумий, записался на обучение в артель музыкантов.

Учеба была недолгой. Назначенные к такому опасному школяру учителя если не убивались, то сбегали в какой-нибудь монастырь. Или в бордель, в те времена разница была не такой и…3

С горем пополам Теван разобрался с основами артельной работы и стал музыкантом, но музыкантом таким, каких еще не было на свете! Он не притрагивался к вину, жил по распорядку, стирал белье в положенное время и, что совсем неслыханно, ни в какую не признавал прелестей женского пола. Наткнувшись, был случай, на бултыхающуюся в озере девицу приятной красоты, он вроде бы и уселся на пригорке, но смотрел при этом то на каких-то несчастных лягушек, то на каких-то жучков, тараканчиков, то вообще куда-то в небо. Ничто на свете не было ему мило и интересно. Даже своя рожа в зеркале вызывала у него зевоту.

Он бродил по деревням Камандара и Хазы и пугал духов шумом трехструнного антара. В артели подсчитали, что за три года своих путешествий Теван изгнал шесть сотен духов. Оно и понятно. В отличие от безалаберных коллег музыкантов, Теван не засиживался неделями в кабаках и духанах, не пропадал в темницах за драки и дерзости и не гонялся за женщинами. Завистники, однако, отмечали, что музыкальное мастерство Тевана не лучше его физиономии. Говорили, будто его занудная и тягостная игра на антаре отгоняет духов не мастерством сочетания звуковых волн, а угнетающей тоской, и что несчастные духи чуть ли не топятся, наслушавшись его заунывных стонов.