– Вы меня пугаете.

– Всего лишь перечисляю самые распространённые последствия инсомнии.

Пожимаю плечами – снотворное, так снотворное. Хуже всё-равно не будет. А может даже и полегчает.

– Есть подвижки с восстановлением памяти? – интересуется Каракурт.

– Нету. Всё также пусто. Словно и не жил… Никогда ранее.

Некоторое время молчу, перебирая в уме то немногое, что удалось накопить за время, проведённое в больнице.

– Такое впечатление, что я щепка, несомая призрачными водами Хроноса. Кажется, как-то двигаюсь, чего-то кручусь. А на самом деле, это лишь реакция на те силы, что безразлично тащат меня в неведомую даль. Порою быстрее в стремнинах, иногда медленнее в затонах. Закручивают до рвоты в водоворотах…

– Смирись, прими этот мир, как он есть. Сверхъестественные силы, что управляют всем, недоступны для восприятия простым человеком. А если постоянно задумываться о недоступном нам, это прямой путь в сумасшедший дом.

– Так я уже здесь.

– Значит сделай правильные выводы, о причинах. И не повторяй свои ошибки…

– Я всё понял, – шепчет Николай, таинственно поднося указательный палец к своим губам.

– Что понял?

– Всё вокруг нас нереально.

– Почему ты так считаешь?

– Ну, сам подумай…

Жду. Но Николай, заинтриговав, молчит. Начинаем думать совместно с крысой, что привычно пристроилась рядышком, на моей подушке…

– Не получается… – через некоторое время я сдаюсь, а крыса как всегда помалкивает. Что, впрочем, и неудивительно.

– Я так и думал. Ещё один кирпич в стену…

– В какую стену? За окном? Которого теперь нет…

– Совсем ничего не помнишь?

– Как тебе сказать. Помню, что давали на завтрак сегодня.

– Вот-вот. Уже теплее. Почему у нас каждый день одна и та же каша? Словно не существует ничего другого.

– Но в обед-то котлеты, пюре…

– Обед, это совсем другое. Не отвлекайся от завтрака. Каша раз за разом одна и та же. Словно это зацикленная последовательность. Консистенция, вяжущие свойства, и даже вкус нисколько не меняется. В реальном мире такое просто невозможно. Человеку свойственна некоторая волатильность при совершении даже одних и тех же операций, поэтому повариха не сможет с точностью повторить ни одно, пускай самое простое, блюдо. Там не досыпала сахар и крупу, тут переборщила с водой, разбавляя молоко.

Начинаю подозревать, что это не реальность нереальная, а Николай ещё тот шизик.

– Это свидетельствует только о том, что мы получаем кашу из пищевого синтезатора по одной и той же программе.

– А обед? Почему тогда котлета всегда одна? Ни две, ни три? А? Я как-то попросил себе четыре, и знаешь, что мне ответили…

Понимаю, что все мои доводы, словно горох об стену. И пока Николай продолжает бормотать, приводя свои притянутые за уши осла примеры, смотрю в сияющий побелкой потолок.

Трещины. Как-то их раньше не замечал. А трещины повсюду. Они тянутся через весь потолок, стекают с него на стены, на пол. Что за… ? Словно паутина. Или… Перевожу взгляд на Николая. И его взлохмаченная причёска прекрасно вписывается в этот хаос трещин, являя собою их гармоничное продолжение.

И усики крысы, на которых дрожат маленькие капельки воды. Что-то есть в этих жидких линзах завораживающее. Приглядываюсь… Проклятье! В каждой капельке присутствует моё отражение. И эти миниатюрные Я внимательно следят за мною. С той стороны. Молча.

Мне становится страшно. Словно заглянул за двери, куда заглядывать человеку запрещено. Вот она истинно иная сторона реальности, а не каша с котлетами…

– А компот? – продолжает нудеть Николай над самым ухом, – Почему в компоте всегда плавает пять изюминок, а одна утонула?

– По количеству детей поварихи, – парадоксальным ответом пытаюсь отвязаться от навязчивости местного Пуаро.