Чик снова широко ухмыльнулся.

– Да не знаю я, черт возьми. Это же по твоей части, старина. Может, мировое господство? Пожалуй, я бы не хотел жить в мире, которым заправляют наследники Мао Цзэдуна.

– Мировое господство, – повторил Жук. – Ну, да, есть такая угроза.

Чик хлопнул Жука по коленке.

– Ты что-нибудь придумаешь.

Жук сказал:

– Значит, мы с тобой в равном положении… Ты хочешь сказать, что я должен сам во всем этом покопаться и пробудить в массах, так сказать, антикитайские настроения?

Чик улыбнулся.

– Я бы не сформулировал это лучше. У тебя поистине дар слова, друг мой. Наверное, за это мы тебе и платим такие бешеные деньжищи. – Чик поднялся. – Ты мне нравишься, Жучище. С тобой мне никогда не приходится ходить вокруг да около. Как с многими из вас, вашингтонских типчиков.

Из вас, вашингтонских типчиков. Ничего себе, милый комплимент, – подумал Жук.

– Очень великодушно с твоей стороны, Чик. Прямо-таки великодушно.

– Ну, а теперь о более приземленных вещах: мне кажется, будет гораздо лучше, если твоя фамилия не окажется в платежной ведомости.

– А вот тут, генерал, я вас уже не понимаю, – сказал Жук.

Чик усмехнулся.

– Когда ты начнешь украшать Великую стену граффити вроде «Китай – говно», а мы по-прежнему останемся твоими заказчиками, все это будет выглядеть немного странно. Даже Хелен Келлер[7] без труда сделала бы нужные выводы.

– Я, конечно, не хочу показаться продажной девкой, работающей на военно-промышленный комплекс, и все такое, но неужели ты предлагаешь мне заняться разжиганием всех этих антикитайских страстей – pro bono?[8] Пожалуй, это два самых грустных слова в английском языке.

– Разве это не латынь – pro bono?

– Да какая разница.

– Я немножко знаю латынь. Dulce et decorum est pro patria mori[9]. Знаешь, как это переводится? Как сладостно умереть за свою родину.

– Благородное чувство, согласен. Я люблю родину. Я люблю «Гроуппинг-Спрант». Я люблю тебя – как гетеросексуал, конечно. Если бы у меня имелись гейские наклонности, то, несомненно, ты бы физически привлекал меня. Я бы пожелал сочетаться с тобой гражданским браком и усыновить вместе с тобой африканского сиротку. Но у меня протекающая крыша, протекающий амбар и куча ртов, которых нужно кормить. Не говоря уж о новой лошади Минди. Ты что-нибудь знаешь о сухожилиях? Может быть, «Гроуппингу» имеет смысл взяться за этот сектор рынка? Вот где можно зашибать бешеные бабки – что там какие-то беспилотники!

– Успокойся, друг мой. Я вовсе не предлагал тебе трудиться без вознаграждения. Я знаю, что у тебя там, в лошадиных краях, своя Тара[10]. Как, кстати, поживает твоя красавица жена? Она просто изумительна. Как девушка с обложки «Города и пригороды» или еще какого-нибудь такого журнала. Она, правда, стремится завоевать золото? Вот это да!

– Пока что она тянется к моему золоту, – уточнил Жук. – Вернее, к тому, что от него еще осталось.

– Обязательно передавай ей привет. А этот твой брат – он все еще наряжается под Стоунуолла Джексона?[11]

– Ну, он скорее косит под кого-то вроде Кастера. Да, Бьюкс все еще играет в свою «живую историю». И помогает нам ухаживать за маман. Маман, у которой болезнь Альцгеймера, слышишь? Ты улавливаешь мой тонкий намек, шеф?

– Сигнал прошел – громко и четко, – усмехнулся Чик. – Не волнуйся. Мы заплатим тебе сполна. Сполна – и даже больше.

Жук улыбнулся.

– Я всегда был гуманитарием. Ты – как технарь – скажи мне: существует ли математическая возможность сделать что-то «сполна – и даже больше»?

«Сполна» – это же целиком? Разве это не то же самое, что сто процентов?

Чик отмахнулся от него.