Бабушка, странно сосредоточенная, лишь тихо бормотала себе под нос:

– Я должна тебя испачкать. Испачкать.

В исполнении ее беззубого рта это звучало как «ишпашькать».

Квартира Тониных родителей находилась недалеко от большого лесопарка, поэтому они быстро скрылись во мраке деревьев раньше, и ни один прохожий не успел их заметить – ни старуху в грязной ночнушке, ни девочку в обмоченных от страха колготках; ни того, что они обе идут по улице босиком; ни того, что бабушка время от времени разражается безумным хихиканьем; ни ее странной приплясывающей походки… Бабушка двигалась быстро и уверенно, словно до такой степени точно знала, куда нужно идти, что даже темнота вкупе со старческой подслеповатостью не могли ей помешать.

Один из первых Тониных психотерапевт предложил несколько натянутых версий по поводу того, каким образом подслеповатая бабушка нашла болото в кромешной тьме ночного лесопарка: случайность, интуиция, стечение обстоятельств… А вот на вопрос, зачем бабушка начала топить маленькую Тоню в этом болоте, он разражался туманными речами об иррациональности, бредовых идеях и немотивированной жестокости. Строил сложные предложения, сыпал терминологией, задавал Тоне вопросы, сводившиеся к одной простой идее: понимает ли она, что в случившемся нет ее вины? Утешал, успокаивал, приводил доводы, говорил, говорил, говорил…

Бабушка тоже не переставала говорить, пока давила ладонью на лоб захлебывающейся Тони.

Тоня плохо помнила, как они нашли в лесопарке это чертово болото.

Зато хорошо помнила костлявые пальцы, впившиеся в плечи мертвой хваткой, и землю, ушедшую из-под ног.

В следующую секунду густая жижа залила Тоне рот, превратив крик ужаса в кашляющий писк. Тоня забарахталась, пытаясь выбраться, но сверху навалились бабушкины руки – страшные, жесткие, когтистые, – и начали погружать ее в податливую грязь.

Над Тониной головой зазвучало бормотание, из которого ей четко запомнилось лишь бабушкино «ишпашькать». А потом мутная вода заполнила собой весь мир, залилась в глаза, в уши, в ноздри, тонкими струйками полезла вглубь горла. Все Тонино естество схлопнулась в противостояние двух могущественных сил: желание вдохнуть и желание перекрыть воде доступ к легким. Адреналиновый ужас сменился тупой паникой, когда все тело начала бить судорога от нехватки кислорода, и девочка почувствовала, что собственное горло вот-вот предаст ее, бездумно вдохнет в себя густую плотную грязь…

Как вдруг давление рук исчезло. Тоня мгновенно перевернулась, нащупала ручонками твердую поверхность под толщей грязи, перевернулась и наконец-то сделала жадный вдох. Далеко позади слышалась череда высоких истерических звуков, но Тоня, не обращая на них внимания, поднялась и побежала так быстро, как ей только позволяла достающая до колен грязь.

– Сто-о-о-ой! – взревел за ее спиной бабушкин голос, но Тоня даже не обернулась.

Две большие ноги зашлепали по грязи. Девочка с ужасом поняла, что сумасшедшая старуха пустилась за ней в погоню, и в последнем отчаянном рывке вырвалась из грязевой лужи на твердую почву. Она уже приготовилась бежать со всех ног, прямо в темноту леса, не разбирая дороги… Как вдруг послышался шумный всплеск и тихий, – но отчетливый, слышный поверх отчаянного биения сердца и мешанины прочих звуков, – хруст.

В тот же миг злой бабушкин вопль оборвался.

Тоня обернулась.

Бабушка лежала посреди лужи, смешно вытянув руки и ноги. За одной из ног по кромке грязи тянулся длинный скользкий след. Из ее лба торчал вверх витой обломок железного стержня. Измазавшая его кровь казалась черной в лунном свете. Тонкая тень трещиной пересекала бабушкино лицо, которое наполовину выглядывало из грязи, глядя на Тоню одним остекленевшим глазом.