– Всё закончилось, – разобрала его голос сквозь собственный плач. Он говорил сдавленно, глухо. Это не было ни сном, ни фантазией.

– Если бы ты не уехал, ничего бы не было, – ещё одна попытка высвободиться. Неудачная. – Если бы я не встретила тебя… Если бы ты не приехал на заправку…

– Но я приехал, – губами по лбу, дыханием по коже у линии роста волос. – Я приехал, и ты меня встретила. Это случившийся факт, девочка.

– Я тебе не девочка, – его «девочка» стало добротной порцией масла в огонь злости. – Я тебе…

Он хмыкнул. Невесело, даже с пренебрежительностью. Сбросив его руки, отвернулась.

Дура! Стоило прикормившему разок появиться на остановке снова, дворняга во мне что есть силы завиляла хвостом в неуёмной надежде, что на этот-то раз её не пнут под зад.

Вытерев слёзы, отвернулась к окну. На плечи мне легли руки. Я дёрнулась, но Герман властно развернул меня к себе. Отвела глаза, не желая встречаться взглядами.

– Уезжай, – глядя в стену. А в глазах против воли слёзы.

Не ответив, он дотронулся до моего виска кончиками пальцев. Опустил руку ниже и невесомо провёл по припухшей щеке. Я нервно выдохнула. Герман провёл снова. Не удержавшись, всё-таки посмотрела на него. В его чёрных глазах сверкали недобрые огоньки. Пальцы оказались на моих губах.

– Он получит своё, – губы его едва шевелились. И опять по щеке. – Этот недомерок пожалеет, что у нас в стране отменена смертная казнь.

К кому были обращены его слова, не знаю. Ощущение у меня сложилось, что не ко мне. И от того, как они прозвучали, вдоль позвоночника прошёл холодок. Скатившаяся по щеке слеза упала Герману на руку.

Теперь мы в упор смотрели друг на друга и молчали.

– Где Платон?

– Зачем он тебе?

На скулах Германа выступили желваки, жилы на шее натянулись. По-хозяйски он обвёл комнату взглядом. Остановился на мне.

– Зачем тебе мой брат?

– Мы уезжаем из этого города.

Я ушам своим не поверила. Только вчера этот мужчина был прошлым, которое я должна была каким-то немыслимым образом стереть, о котором должна была забыть. А сейчас он стоит в метре и говорит, что мы должны уехать!

Вскинув голову, выдавила сквозь слёзы усмешку.

– Уезжаем? – сорвавшаяся слезинка покатилась вниз. Я вытерла её. – Зачем ты вернулся? За документами? Так для этого не нужно ничего придумывать, Герман! Если тебе нужны…

– Документы мне нужны, – жёстко оборвал он. – И ты отдашь их мне. Но не сейчас. И вернулся я не за документами. Вернулся за тобой.

– А ты уверен, что мне это нужно?! Что мне это ещё нужно?! Ты…

– Это нужно мне, – пронзив взглядом. Подошёл, приподнял голову за подбородок. – Нужно это тебе или нет – меня не интересует. Ты уезжаешь со мной, Вероника. И это не обсуждается.

Дмитрий

Получить ответ, где Платон, оказалось несложно. Вероника кричала, начинала плакать и снова кричала, что я могу убираться к чертям собачьим, что на хрен ей не сдался и что виноват кругом, куда ни плюнь.

Да, может, и виноват. Но какая разница, если по факту вернулся только чтобы взять её с собой? Весь грёбаный месяц вдалбливал себе в голову, что она не для меня, что лучше оставить как есть. Но никакие уверения не мешали мне с мазохистским удовольствием наблюдать за ней через экран мобильного.

– Чёрт! – задумавшись, затормозил перед пешеходным переходом.

Вообще свет светофора разрешал проехать, но старая перечница с клюкой неспешно двигалась ровно посреди дороги. Зыркнула на меня, прошамкала что-то нечленораздельное и поплелась дальше.

Стиснув зубы, шумно выпустил воздух через нос.

Примерно неделю назад я окончательно понял, что так продолжаться не может. Девчонка накрепко засела в мозгах. И дело было не в сексе. Старательная элитная шлюха с высветленными волосами по самую жопу и озёрами невинных сучьих глаз отсасывала так, что бурлила кровь. Только, когда она закончила, ничего не изменилось. Выставил её за дверь, а сам, как извращенец, включил видео и, делая затяжку за затяжкой, наблюдал за расхаживающей по дому в моём свитере Вероникой.