Не помирятся, нет.

- Неа, - качаю головой. - Отец предателей не прощает.

- Ты тоже считаешь, что Оксана предатель?

Мама о Мише заботилась. Он ее уважает. Его родители из глубинки, и не очень благополучные. Я не видела их никогда. В четырнадцать отец забрал его к нам, под своё крыло, поставив маму перед фактом. Она сразу же приняла Мишу.

- Нет, я ее понимаю. Жизнь в военном городке под вечной охраной, без права на личную историю не предел мечтаний для красивой умной женщины. Но и его понимаю! Такая служба. Рядом должно быть послушное приложение, а не самостоятельная единица.

- А ты?

- А я-то что? Я уже взрослая. От папы мне не уйти. Я же все равно останусь его слабым звеном. Бывших дочерей не бывает. Да и не хочу я от него уходить. Поэтому, живем дальше! Все, слава богу, живы и кроме меня - здоровы.

- В школу то отпустил?

- Отпустит. Приятного аппетита. Ты у нас сегодня?

- Ага.

- Пойду я, книжку слушать.

Проходя мимо него, выставляю ладонь. Прикасается своей.

Здесь я знаю все до сантиметра и двигаюсь свободно. Все знают, что переставлять с места на место ничего нельзя.

Поднимаюсь по лестнице вверх, ступни тонут в густом ворсе мягкого ковролина.

Захожу в комнату. И что-то маленькой пчелкой вжикает на подсознании, словно несостыковка. Но слишком незначительно, чтобы я сконцентрировалась на этом.

Останавливаюсь, вспоминая куда положила пульт от плазмы.

Возле подушки, точно. Придерживаясь одной рукой за стену, поднимаю пульт. В голове рисуется комната. Ловлю себя на том, что стала забывать цвета. Картинка, увы, сереет и выцветает. А иногда цвета меняются или принимают в моем воображении какой-то неестественный вид, и я долго вспоминая, какого цвета был предмет. 

Прорисовываю в деталях комнату, для профилактики памяти.

Вот здесь моя шашка должна быть.

Снимаю её со стены.

Занималась с семи лет. А потом... Всё. Отец запретил. Хоть она и не заточена, но папа боится, что при фланкеровке я могу ударить лезвием себе по лицу, шее или кисти. И травмироваться. Почти килограмм стали всë-таки.

Шашка ощущается в руках приятной тяжестью и знакомой формой. Перехватываю за рукоять, балансируя.

Я делаю это иногда, когда отца нет дома. Чтобы не потерять навык.

Отхожу на середину комнаты.

Размахивая шашкой прокручиваю её вокруг кисти. Рисую восьмерку и запускаю шашку по кругу, перехватывая за спиной левой рукой. Рисую пируэт левой, делая шаг вперед.

Скрип...

Застываю.

Я знаю этот звук. Так звучит моё кресло, если сидя на нём откатиться назад. А если оно пустое - то не скрипит. И тут же возвращается та самая пчёлка, что прожужжала на входе в комнату. Потому что дверь я оставляла открытой, а сейчас она была закрыта.

Медленно вращая кистью шашку между собой и отъехавшим креслом, слушаю оглушающее биение своего сердца.

Здесь кто-то есть. Теперь я очень явно чувствую присутствие. Моë громкое дыхание мешает мне слушать.

- Миша! - рявкаю я, вытягивая вперёд шашку.

Ощущаю, как все приходит в движение. Меня обдувает порывом воздуха. С рычанием рублю шашкой наотмашь перед собой.

Но мою руку жестко блокируют в запястье и локте.

- Тихо, не ори! - шепот в ухо. 

Ноздри ловят знакомый запах. Руки исчезают. От шока шашка вываливается из моей вспотевшей кисти, с грохотом падая на ковер.

- Ян?! - с лестницы.

Как это может быть?! Стою как истукан.

- Яна? - заходит Миша. - Ты чего кричала?

- Аа... - сглатываю ком в горле. - Я это...

Господи, неужели Добби?! Как он это сделал?! Чокнутый придурок!

- Шашка упала... Неудачно... Напугалась я, - несу какую-то несуразную чушь.

- Ты нахрена еë трогаешь, а? - рассерженно.

Присаживаюсь, поднимаю. Разворачиваюсь к Мише лицом.