На этом он меня и отпускает, спустив на тормозах мой глупейший поступок. Радости от предстоящих выходных не испытываю. Да и вообще ничего. Какая-то чёрная дыра образовалась за рёберным каркасом от его слов. Принятие собственных чувств к Фурии и нелестной реальности шарахнули по сердцу со всей дури. Размозжило на хрен, оставив только кроваво-мясное месиво на искорёженной душе.

До того, как было произнесено слово "любовь", я об этом даже не думал. Как угодно готов был охарактеризовать свои чувства, но только не любовью. Злость, ненависть, желание наказать, странная тяга, сексуальный голод, отупляющая похоть, непонятное притяжение, больное помешательство. Всё это подходило, но было неверным. Как в кроссворде, количество букв подходит, а с другими словами не совпадает. Теперь совпало идеально, пусть и не дало ни единого ответа.

Я не понимаю, как и когда это могло произойти. В какой момент в сердечной мышце появился отклик на присутствие Кристины? С первого же взгляда? Когда не смог сдержаться и поцеловал её, чтобы заткнуть? Или утром у красного Хаммера, пока она меня дразнила? А может, в одну из тех ночей, что она не давала мне спать, являясь в каждом сне? А вдруг в ту секунду, когда впервые услышал нотки отчаяния в задыхающемся голосе, когда просила вернуться на пост и не подставлять шею под гильотину? Возможно, когда увидел маленькую девочку, скучающую по непробиваемому папаше? Когда это случилось?!

Можно было бы отрицать и дальше, но от этого ничего не изменится. Я влюблён в Царёву. И это полнейший пиздец. Я, блядь, зашёл в тупик, а за спиной обрушилась стена. Где искать выход? И есть ли он вообще? Как выбраться из паутины, если чем сильнее стараешься вырваться, тем сильнее запутываешься? Это бесконечное болото, а я увяз в нём с головой.

Фурия уже просила держаться от неё как можно дальше. Наверное, пора её послушать и не приближаться. Лейтенант Гафрионов прав: ничего из этого не выйдет. Царёва уедет в Америку, а я закончу службу и вернусь домой, восстановлюсь в университете, а дальше по накатанной. Больше никаких переписок, встреч и игр.

С этими мыслями живу недолго. Уже на следующую ночь начинает накрывать. Мысли о ней не дают спать. Кручусь с боку на бок. Парни храпят в десять ноздрей, а я лежу, уткнувшись в потолок. Зияющая дыра в груди болит по краям. Адски, невыносимо, практически смертельно. Прижимаю ладонью грохочущее сердце.

Даже когда Алина заявила, что не станет ждать меня из армии, со мной такого не было. Спокойно расстался с девушкой, три года бывшей рядом. А несколько минут с Фурией рвут меня на ошмётки желанием просто увидеть её. На самом деле это не так сложно.

Смежаю веки, и доза наркоты получена. Только слишком болезненная эта отрава. По венам гной гонит. Даже в фантазиях вижу ненормальную не такой, какой хотелось бы. Не прихуевшей сукой, а милой девочкой в розовом платье и катящимися по щекам слезами.

С тяжёлым вздохом свешиваю ноги со второго яруса и мягко, беззвучно спрыгиваю на пол. Проталкиваю стопы в резиновые сланцы и выныриваю из кубрика, захватив с собой сигареты. На посту стоит Нимиров. По всем правилам нам нельзя выходить из спальни, даже поссать, но в последнее время мне плевать на все запреты.

– Не спи, Иван. – толкаю сопящего сослуживца в плечо.

Тот вытягивает по струнке, отдаёт честь и трещит:

– Я не спал.

С невесёлым смехом выбиваю:

– Вольно, солдат. – Ванёк, явно ещё не проснувшись, часто моргает и точно не допирает, кто перед ним. – Это я. Выдохни.

– Блядь, Диксон, я чуть не кончился. – бомбит Нимиров, расслабляясь.