***

На перроне ревёт только мама. Остальные слёзы остались в стенах нашего дома. Плакали все, даже папа и я. Только Данька всего один раз всхлипнула и утёрла нос рукавом. Эта девочка, кажется, совсем разучилась лить слёзы. Прячет всё в себе и этим очень сильно напоминает мне меня же. Так как я старший сын, всегда приходилось быть примером и наставником для младших, а иногда хотелось быть обычным мальчишкой, отвечающим только за себя.

Без лишних эмоций внешне обнимаю братьев и даю наставления. Внутри же киплю от необходимости оставлять их. До этой самой секунды не думал, что так сложно прощаться на целый год. Ещё вчера он казался ничтожно коротким, а сейчас видится целой вечностью. Прижимаю к груди маму, утирая слёзы с родного лица. С папой прощаемся по-мужски. Пожимаем руки и хлопаем по плечам. Только Диана стоит в стороне, недовольно насупившись.

Громкоговоритель оповещает о скором отправлении поезда. Остальные парни, как и я, отправляющиеся во взрослую жизнь, начинают суетиться. Замечаю, как одни быстро отворачиваются от семей и девушек и запрыгивают в вагоны, а другие, как малые дети, ревут. Быстрым шагом подхожу к сестре и раскидываю руки в стороны. Она медлит. Ровно опускает голову вниз, стараясь держаться отстранённо.

– Мы не увидимся целый год, Диана. Обними брата.

Со всхлипом кидается вперёд, повиснув на шее. Прибиваю к себе девичье тело, понимая, что она единственная девушка, по которой буду реально скучать. Глажу напряжённую от сдерживаемых эмоций спину и спутанные волосы. Только когда чувствую на шее её слёзы, позволяю и себе момент слабости. Ставлю её на ноги и ребром ладони стираю с побледневших щёк солёные капли. Она пальцами вытирает моё лицо.

– Будь умницей, Даня. Теперь ты вместо меня. Помогай маме и не давай ей грустить.

– Ты будешь звонить мне? – шепчет сбивчиво.

– Обязательно.

– А писать письма? Настоящие. Бумажные.

С улыбкой обещаю слать письма на бумаге, пусть мы оба знаем, что в наше время это странно, но я готов исполнить любой каприз любимой сестрички. Ещё один круг объятий, тёплые слова поддержи и любви, поцелуи и рукопожатия, и я поднимаюсь по ступеням поезда. Закидываю рюкзак на верхнюю полку купе. Киваю в знак приветствия парням, с которыми нас ждёт общая дорога, и выхожу в коридор помахать на прощание родным, ведь мы с ними не увидимся двенадцать бесконечных месяцев. Улыбаюсь, махая рукой, а за рёбрами крупная дрожь по органам и нервам идёт.

Поезд трогается. Смотрю сквозь стекло, пока силуэты не смазываются, превращаясь в крошечные точки, а потом и вовсе скрываются за поворотом. Поворотом новой стези, ведущей в пугающую, но всё же манящую неизвестность.

Глава 1

Есть в ней что-то такое… притягательное

– В увал сваливаешь? – бубнит недовольно Гребенский.

– Угу. – мычу, застёгивая китель.

– Мудила. – отбивает тот с завистью.

Расхожусь громким гоготом, выкатив сослуживцу пару факов.

– А вот нехер было шаверму без палева брать. Отвалил бы дневальному "откат", он бы тебя не сдал. Блядь, Гера, восемь месяцев на срочке, а мозгов хуй ма.

Приятель лениво скатывается со своей койки, готовясь вместо заслуженного увала заступать в не заслуженный, по его мнению, наряд.

– Так у меня бабосов было только на одну! – отсекает, передёрнув плечами.

– А то ты не знаешь, у кого в долг взять. – подтрунивает Нимиров с верхней полки, свесив вниз голову.

– У тебя хуй чего возьмёшь. – продолжает изливаться тоской Герман.

– Хуй как раз-таки можешь взять. В рот. – ржёт придурок.

– Эй, пидарские темы тормозите. – бросаю, сдерживая ухмылку.

Когда восемь месяцев проводишь исключительно в мужском коллективе, рождаются соответствующие шуточки и подколы. Услышь их гражданские – как нехер делать, открестяться, приняв за голубых. Раньше столкнись с подобным, и сам в ахуе был бы, но теперь уже свыкся.