– К черту больницу! Ты разве не знаешь: они обязаны докладывать о любом огнестреле. А это нам совсем не нужно.

– Нам? При чем здесь я, скажи?

– Боюсь, раз он выследил нас единожды, сможет найти снова. И у него теперь появилась цель: замочить нас обоих.

– Во что ты меня втравил?!

– Я тебе расскажу. Чуть позже, когда мы окажемся в более спокойной обстановке. А сейчас давай – ты Москву гораздо лучше знаешь – придумай нам укрытие, где он нас не найдет. Что-то не связанное с работой или твоими близкими.

Слова и тон Мишки звучали настолько серьезно, что Римма немедленно стала вслух соображать:

– Паша Синичкин? Мой босс? Нет, он вычисляется на раз. – Потом она спохватилась: – Давай я тебя перевяжу.

– Давай, а то я всю одежу кровью залью.

На рукаве куртке оказалась дыра, на рубашке тоже.

Тело Мишки молочно белело в темноте, на плече выделялся кровавый след. Кобуру скрытого ношения с пистолетом он бросил в траву.

– Зачем ты взял с собой оружие?

– Я же сказал: объясню все позже.

– По-моему, пуля навылет прошла, по касательной, и кость не задета. Счастливчик.

Римма разорвала Мишкину рубаху, наделала из нее жгутов и бинтов, перевязала.

– Теперь совсем другое дело. Красавчик! И я придумала, куда мы поедем.

– У тебя мобильник с собой? Один, два?

– Оба.

– Выключай давай. И батарейки вытащи. Только сначала тебе ведь надо своему контакту позвонить? Тому, куда мы сейчас поедем?

– Надо, – кивнула Римма.

– Вот и давай звони, да лучше с мобилы, которая не на тебя зарегистрирована. Никогда не поверю, что у тебя такой нет.

– Есть, – подтвердила она, достала из сумочки «левый» телефон и набрала номер Пана.

– Спишь, мой маленький? – пропела. – Слушай, есть дело, важное. Я к тебе загляну через полчасика. Буду не одна, но не ревнуй, ты все равно мой единственный.

– Любовник? – понимающе спросил Михаил, когда она нажала отбой.

– Типа того.

– Выключай мобилы.

– Один надо оставить, а то как же мы с моим красавчиком встретимся.

– Скажи мне, куда ехать – только правильно, как москвич таксисту скажет, не как приезжий.

– Красные Ворота, Садово-Черногрязская, шестнадцать.

Они выключили телефоны и вытащили батарейки. Потом вылезли из заброшенного сада, и когда по тихой улице Ферсмана проехала первая же машина, Михаил поднял руку. Автомобилем оказалась раздолбанная «Киа» горчичного цвета. Водитель открыл оконце и вопросительно мотнул головой.

– Три штуки даю: Красные Ворота, Садово-Черногрязская, шестнадцать.

– Садитесь, – меланхолично указал им на заднее сиденье шофер.

Когда они проезжали место, где в них стреляли, там уже сияли «люстры» полицейских машин. Люди в костюмах осматривали проезжую часть и траву возле тротуара, примятую телами Риммы и Мишки.

– Ой, а что случилось? – с деланым интересом спросила шофера девушка.

Георгий Степанович, примерно те же дни. Санкт-Петербург

Георгий Степанович любил свою квартиру. После всех жизненных перипетий он наконец остался в ней один. И обустроил ее так, как нравилось ему – а не какой-нибудь непонятной женщине, кем бы она ни называлась и кем бы себя ни считала: женой, возлюбленной или просто сожительницей.

В сталинском доме, на последнем, седьмом этаже, с роскошным видом на парк Победы и Московский проспект. Пусть шумно – в восемь рядов в обе стороны днем и ночью катятся автомобили, плюс трамваи, город никогда не спит, – он поставил прекрасные стеклопакеты и кондей. Зато городская движуха разгоняла кровь, заставляла сердце чаще биться. И всегда можно девушку пригласить полюбоваться прекрасным видом – а главное, не обмануть.

Парадная, правда, была запущенной, со стертыми ступеньками и запахами котов. И пару раз протекал потолок, приходилось возобновлять ремонт. По соседству временами орала семейка алкашей. Но ничего, за житье в старом фонде приходилось платить.