– Тебе нужно принять ванну и переодеться, – женщина оставила в покое свои склянки и, приподняв мои волосы, окинула меня оценивающим взглядом.
На ее лице явно читалось сомнение: точно ли получится из этого сделать что-нибудь более или менее привлекательное. Но ей хватило такта не сказать об этом вслух.
– А потом я попытаюсь привести тебя в порядок, – сказала она и вздохнув, добавила: – Думаю, это будет непросто…
Нет, все-таки такта не хватило.
– Поторапливайся! Через два часа ты обедаешь с господином, и лучше бы к этому времени тебе быть во всеоружии.
«Лучше бы к этому времени мне умереть!» – с горечью подумала я, но, кажется, договором такой вариант не предусмотрен. Я поднялась с дивана, слегка покачнулась, так что мне пришлось опереться на руку женщины, и нетвердой походкой пошла туда, куда она мне указала.
За эти два часа женщине и вправду удалось сделать невозможное. Все это время она не особенно заботилась о том, чтобы хотя бы казаться тактичной. Она выливала на мои волосы горячую воду, омывала их ароматными травами и маслами, не переставая ворчать:
– Волосы густые, они бы могли украсить любую женщину, если бы не висели как пакля. Лучше укоротить их вдвое и достойно ухаживать, а не превращать в такое вот уродство…
Посмотрела бы я на нее, если бы она жила моей жизнью! Когда даже на то, чтобы пройтись гребнем по волосам и переплести косы, не каждый вечер хватает сил. А обрежешь – соседки тут же начнут судачить: «Никак Мирая по древнему ремеслу пойти собралась!». И мерзко при этом хихикать.
– Тело красивое, – не унималась служанка темного, – да только чересчур худосочное и тонкое. Господин любит женщин крепкого сложения, они выносливее… Если ты понимаешь, о чем я.
Я не понимала. Но от этого ее «выносливее» мне становилось жутковато. Что еще мне предстоит выносить?
– Грудь неплохой формы, но могла бы быть и побольше. Слишком много лишней ткани в лиф пойдет, – продолжала недовольно бурчать она.
Неужели совсем недавно я считала себя привлекательной? Даже красивой! Восхищенные мужские взгляды и завистливые женские говорили мне об этом лучше всякого зеркала.
А теперь за какой-то час эта женщина с татуировкой на лице переменила мое мнение о себе полностью. Невзрачная. Худосочная. Неухоженная…
Только вот еще через час, когда она закончила с приготовлениями и поставила меня перед зеркалом, мое мнение переменилось снова.
В зеркале отражалась удивительная красавица. Огромные глаза, аристократическая бледность. На нее ушло много пудры! Откуда взяться настоящей бледности у той, что весь день проводит на солнце. А волосы… Мягкие, пышные, блестящие локоны шелковым водопадом стекали до самой талии, слегка приподнятые на висках.
Встреть я эту девушку, что видела сейчас в зеркале, на улице – взглянула бы на нее презрительно. Аристократка! Темная!
Хотя нет, не взглянула. Побоялась бы. Даже поднять глаза – и то бы побоялась.
– Неплохо, – довольно пробормотала служанка, окидывая меня критическим взглядом, что-то поправляя и одергивая. – Ладно, хватит пялиться. Нельзя заставлять господина ждать.
То, что я выгляжу «как благородная», кажется, вовсе не меняет моего статуса в этом доме. Как там говорил пристав? Вы можете забрать свое имущество…
Вы можете украсить свое имущество. Вы можете покормить свое имущество. Вы можете допросить свое имущество.
И вот этого «допросить» я боялась больше всего.
Глава 4. Мирая
В том, что случилось, была только моя вина, так что стенать «Ах, за что мне это всё», наверное, не стоило. Когда ты в одиночку присматриваешь за двенадцатилетней сестрой, нельзя ни на минуту забывать, что за ней нужно действительно присматривать. То, что тебе приходится работать с утра до вечера, лишь бы прокормить вас обеих, не оправдание.