Вечером, перед тем как нам подняться к верхним жильцам, мать заставила бабушку пообещать, что та промолчит, если даже ей что-то не понравится.

– Будешь учить меня манерам, Бернис? – спросила бабка. – На твоем месте я бы застегнула вторую пуговичку на блузке и волновалась за себя.

Мы потопали по наружной лестнице – мама с бутылкой вина, бабушка с упаковкой таблеток «Миланта» и я. Рита открыла дверь в красной бархатной шляпе-сомбреро с помпонами.

– Оле! – сказала она.

Мать неестественно громко засмеялась и сунула ей в руки бутылку.

Обстановка Спейтов привела меня в восторг: книжный шкаф, сложенный из клинкеров, простые стеллажи с десятками романов в дешевых изданиях. Нижняя полка прогибалась под весом сотен грампластинок. Я уселась на кресло-мешок и загляделась на самую печальную и удивительную картину, какую видела в жизни: маленькая негритянка на фоне черного бархата прижимала к груди тряпичную куклу. Блестящая слеза – такая жирная и мокрая, что казалась настоящей – остановилась у нее на щеке.

Бабка отклонила предложение Джека расслабиться на меховом шезлонге и потребовала себе кухонный стул с прямой спинкой. Она присела, положив руку на колено, и я заметила, что картина привлекла и ее внимание. Бабушка некоторое время смотрела на нее и наконец сказала Джеку:

– Ну и картина у вас. Я вот цветных не особенно жалую.

Оба Спейта вовсю нянчились с бабкой – именно так, как она любила. Рита спрашивала ее о давлении и хорошо знала таблетки, которыми она лечится. Когда нас позвали на кухню, Рита сунула в духовку руку в кухонной варежке в горошек и вынула маленький домашний куриный пирог.

– Я подумала, вы предпочтете что-то полегче для желудка, миссис Холланд, – сказала она. На верхней корке пирога вилкой были наколоты бабкины инициалы.

– Ну, вы просто умница, – заворковала бабка, потрепав Риту по руке. – Так красиво, даже есть жалко.

Мама уселась между Спейтами, а мне осталось тесниться возле бабушки.

Джек все подливал матери вина, которое мы принесли, и с каждым глотком она вела себя все больше как Мэрилин Монро. Бабка так увлеченно уписывала свое особое блюдо, что ничего не замечала. Она даже приняла бокал вина и нехотя пригубила у краешка.

Передавая миску с чили, Джек вдруг обратил внимание на меня.

– А что Долорес дель Рио делает все лето?

– Это еще кто? – спросила я.

– Ты не знаешь Долорес дель Рио, латиноамериканскую красу нашего кинематографа?

– Я вам скажу, что она делает целыми днями, – влезла бабка. – Сидит на кухне и слушает кое-кого по радио. Вы заполучили настоящую поклонницу!

Я чуть не наступила с размаху ей на ногу.

– Я?! Кто бы говорил!

– Мы ее и назвали в честь Долорес дель Рио, – улыбнулась мама. – В юности я раз пятьдесят смотрела «Путешествие в страх».

– Знаешь, что означает имя Долорес? – спросил меня Джек.

Я пожала плечами.

– По латыни это скорбь. Слушай, леди печального образа, почему ты такая грустная?

Они вчетвером уставились на меня, а я уставилась в стол. В комнате стало тихо. Мне вдруг действительно стало грустно – как будто захлестнула печаль.

– Кто это здесь грустная? – с вызовом спросила я.

Мама начала рассказывать длинный анекдот, который слышала на работе, но остановилась и издала притворный вопль, запрокинув голову так, что я увидела ее пломбы.

– О нет! Я забыла, чем закончилось!

Джек принялся ее дразнить, и она ткнула его в бок. Рита, смеясь, раздавала второе.

На вкус мексиканская еда оказалась огненной и божественной. Я вытерла пот с верхней губы, глядя, как Джек пьет вино.

– Знаете, что? – сказала я. – Эта штука такого же цвета, как ваша машина!