– Тимуурчик, ну опять? – капризно протянула она. – Всс… Потихоньку!… Оу!... Ммм!...

"Тимурчик?..." – под стенания "больной" я с трудом соображала. От немыслимой догадки ноги стали ватными, но я всё же пошла за ширму. Мне необходимо было прямо сейчас удостовериться, что это ошибка...

Но открывшаяся картина повергла в ещё больший шок: в кресле лежала распластанная его юная медсестричка Анюта, а мой Тим со спущенными штанами самозабвенно вколачивал в неё…

– Что… – я не услышала свой голос. Но Анюта открыла глаза и в ужасе уставилась на меня. Перестав ойкать, она теперь, ловя пухлыми губками воздух, лишь вздрагивала от толчков моего мужа. Пока я рывками делала вдох, Тим, наконец, хрипло хрюкнув, замер подрагивая.

– Ты в своём уме? – наконец, прорезался мой голос, прозвучавший в полной тишине слишком громко. – Или семенная жидкость в голову ударила настолько, что…

Муж, вздрогнув, обернулся.

– Юля? Ты, что здесь делаешь? – перебил он меня и, не спеша, застегнул ширинку.

– Ассестирую, – нашлась я. – За рождаемость в стране, смотрю, радеешь? – заглянула я в глаза мужа, пытаясь разглядеть там раскаяние. – Это так, значит, ты осматриваешь пациенток? – кивнула я на спрыгнувшую с кресла с непотребными звуками Анюту.

– Только самых спелых, – нагло заявил Тимур, без тени раскаяния. – Ты же знаешь, я всегда беру то, что захочу! – сейчас его слова прозвучали наиболее цинично. Мне раньше казалось, что это бравада мальчика-мажора. Но при этом, он много раз показывал свои лучшие качества, и я верила, что он не такой, каким рисовал его мой воздыхатель Андрей, когда я приняла настоятельные ухаживания Тима.

– Открой дверь, – сглотнула я комок, мешающий дышать, проследив, как медсестричка, подхватив кружевные трусики, скрылась в туалете.

– Юля, не устраивай истерику, – достал он из кармана ключ и, вставив в замок, встал поперёк, не давая выйти. – Это ничего не значит! – кивнул он на ширму. – Ты моя жена. А это так, чтобы снять напряжение.

– Вот и снимай, только без меня, – меня трясло. – Открой! – едва сдерживала я себя, чтобы не разреветься.

– Ладно, не ревнуй, любимая! – обхватил он меня за плечи и заглянул в глаза так, что если бы я не видела всё своими глазами сейчас, то поверила бы в его чувства ко мне. – Что хочешь? Я сегодня щедрый!

– Убери руки! Я тебя ненавижу! – всхлипнула я, и что есть силы оттолкнула его. Пока открывала дверь, как в замедленной съёмке видела, как он, запнувшись за ножки массивного стула, падает на стол. В замешательстве замерла, но заметив, как он поднимается, выскочила в коридор. Свернув на лестницу, через ступеньку побежала вниз, и только на улице перевела дух. Машинально зажала губами ноющий палец. Почувствовав вкус крови, посмотрела на него и поморщилась, увидев сорванный ноготь. Видимо сломала, когда второпях рванула дверь. Стало нестерпимо жаль себя. Нашла в сумочке салфетку и, замотав палец, разревелась. Благо посетителей во дворике не было. Всхлипывая, пошла к машине. Мне сейчас больше всего хотелось уехать отсюда. Куда, неважно…

– Юля! – я сжалась: Тимур догонял. Не оборачиваясь, побежала к своей KIA, но скрыться в ней не успела.

– Да, постой ты! – он ухватил за руку, задев и без того ноющий палец.

– Ай! – дёрнулась я, но он не отпускал. – Пусти!

– Мать своими домыслами расстраивать не вздумай, – голос его прозвучал угрожающе.

– Домыслами? – всхлипнула я. – Твоя любовница мне привиделась? Как ты можешь так поступать со мной?!

– Всё, котёнок, перестань из мухи делать слона, – обнял он меня и потянулся к губам. Я почувствовала тошнотворный клубничный запах гигиенической помады. Видно Анютиной.