– Каков был его ответ, офицер?

– Он сказал, что есть только одно объяснение, и я с ним абсолютно согласен. Это не Эрих Бэль. Родимые пятна не могут возникать на теле мистическим образом; данное родимое пятно неизвестный человек носил на протяжении всей своей жизни.

– Верное заключение, офицер.

– Да. Я тоже в нем не сомневаюсь… Знаете, директор, что-то есть в этом деле странное. Даже немного пугающее. Вы не находите?

– Не находил. Хотя то, что вы сейчас мне сказали, повергло меня в сомнения.

– Вы какой-то нечеловечный, что ли… – снова пристально взглянув на плотно сбитую фигуру своего собеседника, сделал заключение офицер.

– Что вы имеете в виду?

– Забудьте. Хотел узнать ваше мнение по поводу родимого пятна. У вас есть какие-то соображения на этот счет или нет?

– Есть. Я абсолютно солидарен со своим коллегой, убитый не может быть Эрихом Бэлем в связи с новыми обстоятельствами. У меня есть стопроцентное предположение, что убитый – это брат-близнец пациента Эриха Бэля. Я не стану дарить даже одного процента возможному необъяснимому творению природы. Брат-близнец, точно. Вам стоить установить личность убитого, это несомненно осветит весь дальнейший путь.

– Вы правы сейчас, директор. Но то же самое я сказал вам, когда говорил, что думаю на этот счет. Рад, что вы разделяете мое же мнение. По поводу идентификации трупа – пока никаких результатов нет. Человек словно появился из воздуха. Он не городской, мы дали запрос по всей прилегающей округе, а результатов ноль. Видимо, человек приехал издалека. Этому может быть только такое объяснение.

– Понятно, – произнес директор и собрался прощаться с офицером. – Что-то еще?

– Нет, больше ничего. Не смею вас больше задерживать. Можете возвращаться к работе.

– А по поводу мисс Лоры есть какие-нибудь новости?

– Новостей нет. Она числится без вести пропавшей. И есть у меня чувство, что мы ее не найдем…

Любил офицер Рено разговаривать с собеседником загадками.

– Почему у вас такое чувство, офицер?

– Она не убийца, кажется мне, а жертва. Будем уповать, что она еще пока жива.

– Что вас заставило снять подозрения с нее, разрешите поинтересоваться?

– Понимаете, директор, она бы не стала играть на пианино с одной сломанной клавишей. Девушка очень себя любила, знаете, не такой эгоистичной и разрушительной любовью, от которой страдают все вокруг нее, а другой. Безвредной для окружающих, но при этом самой настоящей, надежной, как канаты. Не могла она играть на пианино без одной клавиши – это было для нее, как не помыться или как надеть грязное белье на чистое тело. И что самое странное, директор, да, зачастую самые чистоплотные люди совершают самые грязные убийства, но я чувствую, что она не убивала. Это лично мое мнение, моя кожа подсказывает так.

«Ваша кожа вам не врет, офицер, – мысленно сказал директор. – У вас отличный нюх, но слабое зрение. Слепая овчарка – хорошая овчарка. Однако минус в том, что как бы хорошо она ни чувствовала след – совсем непонятно, куда он ведет».

Директор ничего не сказал офицеру вслух, не сделал ему комплимент, но молча отдал дань уважения.

– До встречи, офицер.

– Еще увидимся, директор.

Человек в плаще перед своим уходом насчитал в комнате всего лишь семь человек вместе с офицером Рено, четыре офицера покинули помещение за время их разговора.

Люк и Миа родились зимой, двадцать восьмого февраля. Первым увидел свет Люк, а спустя тринадцать минут – Миа.

Муж Ребекки сбежал бесследно из дома, пока женщина лежала после родов в больнице со своими квакающими сыновьями.

Отец двух близнецов сбежал из дома Ребекки в своих кожаных армейских ботинках, в поношенной коричневой куртке, выдержавшей и летние дни, и февральские морозы, в своем сером зимнем свитере и меховых перчатках.