– Что?!!! Тебе проще, я посмотрю, когда у тебя тут появится выбор! В шкафу!

Она уже была в своем вчерашнем вязаном голубом свитерке, брючках обманчиво-классических, хотя типа лосинах, и даже в шарфе. Уже.

А он… Ну да, он – пока одевался, и снова множил вещи на кровати. Уже без надежды, что это уберется… сегодня.

И да, теперь это её уже касается… Остается это признать.

– Еще немного, и ты начнешь опаздывать, не я!

Кажется, она как всегда права. И кажется, это уже начинает сладко подбешивать.

– Хочешь, чтоб я провалился на смотринах у тещи? – уличил он. И сам одновременно испугался своих формулировок, и кайфонул от этой… свободы. Играть с такими словами, нырять на эту глубину.

Он сам не знал, в какой момент к нему пришло и укоренилось вот это «Все, забираю. Её. Себе»… В какой момент она «продала» ему себя, говоря современным языком не цифр, а «гуманитарного маркетинга».

Возможно, это случилось в тот момент, когда она так нежданно позвала его, вот этим своим кротким «Можно?!», кивнув ему в грудь, на пластиковую бутылочку в руке… Она попросила… воды. Или чего-то столь же живительного и всеобъемлющего, и он мгновенно прочитал этот месседж глаза-в-глаза. Она взяла из его рук, и в этот момент – предложила… расписалась в своей готовности что-то отдать взамен. Столь же личное. Он дал ей «испить из своего кубка», «из своего источника» – пластикового, с надписью «аква». А потом, отхлебнув оттуда сам, понял, что это стало странным венчанием. Пред людьми и Богом, его Богом Музыки. Никто ничего не заметил, но с этого момента его жизнь куда-то повернула.

– На твоем месте я б за тестя больше переживала. – уже нисколько не растерялась она – то ли восприняла шуткой, то ли пропустила мима.

То ли смирилась.

– Не, мы с ним вчера норм пообщались. Он же меня в дом пустил.

– То он по неосторожности. Думаю, сегодня у него накопится много… недосказанного… – Артёму нравился тон, который она подхватила… Или задала? Он чувствовал легкость рядом с ней. И в то же время её шуточки подчеркивали её серьезность. Как бы парадоксально это ни показалось. Поминутно он узнавал её всё больше, и это всё больше ему нравилось.

Когда-то знакомые намекали ему, что он довольно сильно подстраивался под любимую девушку. Имеет такую склонность к компромиссной почти послушности (которую он называл не###стостью»). Даже когда не намекали, (а близкие друзья никогда не лезли в его личное) – он кожей ощущал вот это снисходительное, но чуть раздраженное «ну да ладно, тебе с ней жить, разберешься»… Пока он искренне гордился своей житейской неприхотливостью, и с удовольствием баловал любимую уступками и примирениями. Мог прийти мириться сам, устроить романтИк. Он не чувствовал в себе дискомфорта или подавления, подчинения чужой воле,

и ощутил, как привыкла она ЗА-решать – обидками и слезами, а иногда и победной твердостью – только когда появились масштабы, в которых он подстроиться под её прихоти в очередной раз просто не… Не сумел? Не захотел? Просто наступил момент, когда это уступничество вступило в противоречие с главной его ценностью – делом, с которым он себя полностью ассоциировал. И в котором она столь поддерживала его до сих пор. До тех пор он привык довольно покладисто позволять формировать свою жизнь буквально во всем, что не касалось творчества. И мог приспособиться буквально ко всему, лишь бы только всё было хорошо… и всем.

И тут… Девушка была совсем другая, а он уже вдруг осознанно ощутил, что снова во многом отдает ей бразды. И его снова это не беспокоит. Больше того – ему именно так и хочется: и строгого тона, и ясно заявленной воли в том, что он сам считает сущей ерундой. И даже где-то – воспитательных интонаций. Он чувствовал себя потерянным без этого весь этот месяц порознь с тающими надеждами на воссоединение – теперь он ясно высветил это. И теперь понимал: ему хочется, чтоб он нянчился с ней по-своему, но по-своему – и она с ним. Как-то так… Он хотел равновесия в этих качелях. Дополнения. И он хотел видеть, и вроде бы уже видел в этой девушке… совпадения. С его чаяниями – быть малышкой, но в чем-то – направлять его. Хотя он понимал, какую странную и сложную задачу он ставит перед довольно ещё юным созданием. Однако ему отчаянно хотелось верить. В хорошее. В её чувство равновесия. В её порой уместную молчаливую мудрость.