Механически провожу пальцем по щеке, смахивая несуществующую слезу. Порой мне кажется, что я пла̀чу, но слез нет. Странное ощущение. В такие моменты словно душа живет отдельно от тела своей, непонятной жизнью. Например, она плачет, я чувствую слезы, но их нет, словно кто-то невидимый вытер их раньше меня. Наверно так люди начинают сходить с ума.

Но нет, это не мой вариант убежать в безумие от реальной жизни. Я сильнее, чем кажется – во всяком случае, я очень стараюсь убедить себя в этом. Делаю над собой усилие, поворачиваюсь к нему, улыбаюсь:

- Всё нормально, милый. Не беспокойся, я не испорчу нам вечер.

- Я беспокоюсь о тебе.

В его голосе искренность.

Сейчас он на какое-то мгновение точно забыл о своей работе, статусе, деньгах. Из-за его брони – дорогой костюм, брендовый галстук, ухоженное лицо – сейчас смотрит на меня мой Он. Тот, из прежней жизни, в которой мы любили друг друга до безумия. Он словно поднял забрало шлема, и сейчас я вижу, что мой принц остался моим, пусть даже порой он это тщательно скрывает, ибо не по статусу принцам любить Золушек.

Что ж, я не подведу его, и приложу все усилия, чтобы стать для него принцессой. Единственной и желанной. И возможно тогда вернется к нам обоим ускользающее от нас обжигающее чувство… А может мне просто кажется, что оно сходит на нет? Может, это как раз тот случай, который мужчины называют женскими заморочками?

- А я беспокоюсь о нашем вечере. Со мной все нормально, поехали уже.

- Отлично!

Похоже, нас обоих, что называется, «отпустило». Я увидела в его глазах то, что хотела увидеть. И он понял, что с его неуравновешенной супругой всё в порядке. В такие моменты после не случившихся скандалов людям свойственно испытывать прилив нежности друг к другу. Так же, как после случившихся, закончившихся примирением. Поэтому остаток пути мы болтаем ни о чем, купаясь в нашей взаимной нежности, словно в теплом бассейне.

Машина останавливается. Мы приехали. Стеклянную дверь услужливо открывает крупный мужчина представительного вида в костюме свободного покроя, под которым одинаково удобно прятать и намечающееся брюшко, и кобуру с пистолетом.

Тут же у входа нас встречает миловидная девушка, улыбкой, жестами, прической и точеной фигуркой напоминающая заводную куклу, работающую в жестко заданном режиме. Она ведет нас через зал, больше напоминающий музей, чем вестибюль ресторана.

Кажется, все эти мраморные колонны, античные статуи в нишах, резные панели на стенах, высокие сводчатые потолки со свешивающимися с них роскошными люстрами в совокупности называются стилем Ренессанс, дошедший до нас с тех далеких времен, когда люди, загнанные в жесткие рамки эпохой средневековья, наконец получили свободу творчества… и, на мой взгляд, несколько переборщили с тягой к показной роскоши. Но Ему нравится это сочетание тяжеловесного мрамора, изобилия золотой отделки, и витающей вокруг ауры исключительности, невидимым барьером отделяющей тех, кто внутри, от тех, кто снаружи. Пока что мне очень неуютно быть в подобных местах. Но я привыкну. Надеюсь, что привыкну…

Мы входим в обеденный зал.

Взгляд сразу цепляется за белый рояль, стоящий посредине и окруженный круглыми столами, накрытыми белоснежными скатертями. За роялем сидит молодой парень, увлеченно работая пальцами по клавишам. Слева от него девушка негромко подыгрывает на саксофоне. Справа коротко стриженная дама с микрофоном что-то тихо поет по-итальянски. И все это великолепие словно накрыто сверху куполообразным потолком, разрисованным под небо с золотыми амурами и утяжеленным массивной золотой люстрой, которая если упадет вниз, то непременно похоронит под собой и музыкантов, и всех, кто находится сейчас в зале. Почему-то у меня сразу возникает ассоциация с круглой крышкой, которой накрывают горячие блюда перед подачей. Наверно, так же неуютно, как я сейчас, ощущало бы себя жарко̀е под этой крышкой, если б умело чувствовать.