Адель ещё долго бежала, бередя розоватые лепестки цветущих деревьев. Нос щекотало сладостью цветения и приторностью молодой листвы. Шел максимально тихо, пытаясь понять, какого хера я делаю?

Как садюга тестостероновый, иду по следу, боясь моргнуть, чтобы видение не растворилось. Меня волнами отбрасывало в прошлое, где первые года полтора я жил постоянно вздрагивая. Ночка мерещилась везде: в угрюмых лицах прохожих, в очереди университетской столовки, у барной стойки задрипанного клуба. Моя Ночь была рядом, куда бы я ни шёл.

У горя всегда несколько стадий… Я начал сразу с принятия. Просто принял, что от её образа мне не убежать, и научился жить. Говорил с ней за завтраком, жаловался на идиота Тухманова, решившего, что я просто мальчик на побегушках, а по ночам желал спокойной ночи, так явственно представляя её обнаженное тело, покрытое мокрыми крошками морского песка. Слышал легкость её смеха, чувствовал тепло нежного взгляда и рычал, умирая от смертельного стояка.

Да я, как подросток, надрачивал каждую ночь, потому что это было нестерпимо! Мозг подкидывал картинки, тело помнило касания, а в ушах звенели её стоны. Это была личная шизофрения! Помешательство! Да меня наизнанку выворачивало от ужасающего ощущения одиночества. И лишь после того, как давление падало, я вновь вспоминал многолюдный вокзал и её грустный взгляд чёрных глаз:

« – Мы уедем вместе! – сжал её трясущиеся ладони, явно перебарщивая с силой. Но мне было страшно, что вновь придётся искать её! Что вновь впущу в голову мысль, что больше никогда её не увижу! – Ты слышишь?

– У меня ничего нет, – Ночь с остервенением рванула руки и стала выворачивать карманы. – Паспорт, немного денег и мольберт с красками! У меня нет дома на берегу моря, нет любящей семьи, нет знаменитой фамилии! Моя бабушка торговала домашним вином на пляже, а не сверкала на сцене балета, а отец всю жизнь пахал поля, а не носил мантию! Мне и терять нечего, Денис! Это неудобная, неприятная, но правда!

– Нечего терять? – мой голос прозвучал горном над головами суетящихся пассажиров. – Тебе нечего терять, Ночка? Кому ты врёшь? Ты думаешь, я не вижу твои заплаканные глаза? Мы уедем вместе, и срать я хотел на фамилии, балет и поля. Ясно?

– Ага… – её взгляд на миг стал ясным. Уютная темнота карих глаз вновь стала ласковой, нежной, родной. И ком в горле стал рассасываться, потому что я достучался…

– Глупенькая моя, – притянул к себе мою девочку, прижал, зарылся носом в волосы, насквозь пропахшие сладостью масляных красок. – Хочешь, мы прямо сейчас сбежим?

– Хочу, – она быстро кивала головой, все сильнее впиваясь ногтями в мою толстовку. – Ты меня никогда не бросишь?

– Я буду вечно твоим Раем…

– А я навсегда стану твоим Адом, – как-то резко выдохнула она, закинула голову назад и посмотрела в глаза.

– И я никуда тебя не отпущу… Ты моя, понимаешь? Моя! Так, стой здесь, – я обернулся, оценивая толпу у билетных касс, куда просто не пробиться с её гигантским чемоданом и мольбертом. – Куплю билеты и вернусь. Ты просто побудь здесь.

Усадил Ночку на скамейку, подтянул её вещи и купил мороженое у пробегающей мимо торговки. Врезался в толпу, мысленно прикидывая, куда же мы отправимся? Юг? Север? Или рванём на Камчатку? Адка всю жизнь мечтала увидеть гейзеры и пышущие вулканы. Я считал, сколько у меня денег, на сколько хватит накоплений, а когда вернулся… А когда вернулся, то скамья была пуста. И лишь белое растаявшее пятно от сливочного пломбира говорило о том, что это не видение…»

И вот я снова на перепутье.

Можно всю жизнь доказывать свою любовь, а можно просто сбежать.