И как это было восхитительно! Даже при воспоминании об этом – горячий, чуть шершавый язык, с напором ласкающий меня – томление охватывает. Низ живота тяжелеет, горит, а затем… тянет болью.

Боль до сих пор ощущается, и дискомфорт. Больно сейчас, а в тот, самый первый миг, я думала, что умру. А подруги-то говорили, что это вполне терпимо – девственности лишаться. Да если бы меня кто-то предупредил, что будет такая режущая, острая боль, то я…

… я все равно бы это сделала. С Игнатом. Боль потом утихла, и больше не вернется. Даже хорошо, что она была такой сильной.

Я всё прочувствовала. Так и должно быть. Наверное, именно так я и хотела – полного обладания, наслаждения от чужой силы и собственного бессилия, как жертва перед диким зверем – безудержным, яростным, голодным до одной меня.

Но хватит прятаться!

Белье я надевать не стала. Прошмыгнула в коридор, а затем и на огромную кухню, кажущуюся еще более пустой, чем вчера. Столько пространства! У нас дома тоже так, но мама накупила гораздо больше техники, всяких украшений, милых мелочей.

А здесь – воплощение минимализма.

Игнат – аскет? Буду знать.

– Проснулась? Кофе или чай?

– Кофе, – я улыбнулась мужчине.

Он одет только в домашние темно-серые штаны. Лучше бы футболкой озаботился, а то я пялюсь на его торс как дурочка какая-то. Но взгляд я отводить не стала. Смело подошла к поднявшемуся мужчине, и потянулась за поцелуем.

И получила его – короткий, но вспышкой зажегший во мне желание и обожание. Вот только Игнат колебался, пусть долю секунды, но я это уловила.

– Сейчас кофе тебе налью, – он мягко отстранил меня, во взгляде я увидела тень сожаления.

И все поняла.

Опустилась за барную стойку, на лицо надела привычную маску – что-то, а лицо нас педагоги научили держать. Даже тех, кто танцевал как коряга, и годился только канделябры по сцене таскать, и исполнять роль мебели – все умели делать хорошую мину при плохой игре.

– Сахар? Сливки?

– Нет, спасибо. Обычный эспрессо, – доброжелательно ответила я.

– Игнат у кофемашины, спиной ко мне. Ближе к шее она расцарапана – это я его так? Ну что ж, пусть запомнит. Навязываться я не стану.

Жалеть о том, что случилось – тоже. А вот жалеть о том, чего не случилось – буду, и очень долго.

– Если захочешь с сахаром, то вот, – Игнат поставил передо мной чашку, и указал на сахарницу. – Если хочешь принять душ, то можешь не стесняться. Или…

– Я у себя в отеле его приму, – перебила, и взглянула внимательно в его глаза.

Позволила дать понять, что мне все ясно, и не нужно расшаркиваться. Переспали? Бывает, жениться не обязательно.

Хотя обидно. Чертовски. Каждой девушке хочется, чтобы после первой близости ее целовали, заверяли в чувствах, а не подбирали слова, чтобы намекнуть, что неплохо бы распрощаться.

– Слава…

– Что? – сделала аккуратный глоток, и поставила чашку на стойку – горячий слишком. Если поперхнусь, то маска с лица спадет сухим гипсом, и я разревусь.

Лучше не рисковать.

– Прости, – бросил он.

На лице у него сожаление. Причем искреннее, и от этого еще больнее.

– Не нужно меня оскорблять своими извинениями.

– Ты же понимаешь?

– Наверное, – пожала плечами. – Сейчас кофе допью, и домой. Не переживай.

Может, у него девушка? Или вообще о жене наврал. Она в командировке, все по классике. Хотя… нет, квартира холостяцкая, никакая женщина здесь не живет, и долго не жила. Значит, это я такая непривлекательная, раз меня хочется поскорее выпроводить?!

– Ты чудесная девушка, и эта ночь… для меня, наверное, лучшая. Хотел бы думать, что и тебе было хорошо. Но, хоть это и звучит банально, дело не в тебе, а во мне.