– Есть ширнуться?

– Сначала разговор.

 Молча вывожу ее из отделения. Никто даже глазом не моргнул. Мы спускаемся по лестнице на четвертый этаж. Сюда же я зову Тавади.

 – Спасибо, – коротко говорит он. – Свободен. Дальше я сам.

  И опять я жалею, что не успел еще запастить подслушивающими устройствами. Даю себе слово, что в первую очередь по возвращении в Москву разыщу своего боевого товарища, командира разведки. У него наверняка есть нужные в этой области связи.

Спускаюсь по лестнице, и тут новая идея приходит в голову. Меня принимают за нарколога. А если...

Бегу в отделение недоношенных. Здесь за сутки ничего не изменилось. Даже не верится, что прошло так мало времени. Останавливаюсь у стеклянной перегородки и рассматриваю малышей. Медсестра, заметив меня, открывает дверь. Это уже другая женщина, не та, что взяла деньги в коробке из-под торта.

– К знакомому малышу пришли, или свой лежит?

Мой белый халат и шапочка не вызывают подозрений. Роддом большой, сотрудников много, студентов и интернов еще больше. Всех знать невозможно.

– Да, родила знакомая девушка.

– Какая фамилия у родильницы?

Уже открыл рот, чтобы сказать: «Селезнева», – и захлопнул: я же не знаю, может быть, сейчас у Лизы фамилия мужа.

– Соколова.

– Наркоманка? Ну, и знакомые у вас!

– Это моя пациентка, – отвечаю тихо. – Я нарколог. Вот, пришел посмотреть на ребенка.

Медсестра подводит меня к кувезу. Малыш спокойно спит, только иногда вздрагивают ручки и ножки. Сколько ни смотрю на него, не могу понять, это сынишка Лизы или наркоманки Соколовой. Издалека ночью не разглядел.

– Хороший малыш, здоровенький. Даже странно. Говорят, мамаша рожала под кайфом.

– Это же хорошо, – прикладываю фонендоскоп к груди ребенка и делаю вид, что слушаю. — Дайте ножницы.

— А зачем? 
— Возьму волосок на анализ содержания наркотиков.

– А-а-а, — медсестра приносит ножницы. — Жалко крошку! Только представьте, в какую среду попадет божье дитя! Лучше бы мамаша отказ написала. Мы хороших деток быстро пристраиваем в семью.

– И как это процесс происходит? — я отстригаю несколько мягких волосков и кладу их в пакетик для улик, благо эти дни ношу их с собой.

– Да я не знаю. У нас малыши подрастают и набирают вес до момента усыновления. Сначала здесь, а потом в обычной палате.

– А усыновить может любой?

– Семейная пара. Абы кому не дадут.

Ее слова заставляют меня задуматься. Если Тавади подменил детей, то в этом кувезе лежит сын Лизы. Соколова напишет отказ, и что дальше? Ребенка усыновят, и концы в воду. Неужели босс добивается такого расклада?

Сзади раздается пронзительный детский крик. Оборачиваюсь. Медсестра подбегает к другой кровати.

– Тихо, тихо! Что же с тобой такое, малыш? – и вдруг испуганно кричит. – Доктор, скорее! Помогите! У него судороги!

– Вызывайте реанимацию! – приказываю я. – Быстро!

Медсестра нажимает кнопку на стене, и палата мгновенно наполняется людьми. Я выхожу незамеченным. Меня трясет, словно это я сейчас переживаю абстинентный синдром. Теперь я не сомневаюсь: босс подменил детей. Хорошо, что у меня теперь есть возможность это проверить.
На лестнице снимаю халат. Интересно, о чем разговаривал с наркоманкой Тавади? Но выяснение этого вопроса оставляю на потом. У меня есть домашний адрес девицы, даже если сбежит, найду.

Весь следующий день я занимаюсь расследованием. Лизу по-прежнему держат на седативных препаратах. Она все время спит. С одной стороны, это хорошо. Организм немного восстановится перед тем, как ей сообщат плохие новости. Как бы я хотел быть рядом в этот момент, поддержать, помочь, но босс держит меня на расстоянии.