В дверь снова позвонили. Настойчиво.

Было уже за полночь.

И пиццу я не заказывала!

***

Он смотрел на меня с таким презрением, словно я у него контракт из-под носа увела, как та его наглая блондиночка, Лера, которая ему пыталась ребенка навязать!

- Я могу войти?

Войти?

-  Я не одна.

Блин… еще одна медаль в чемпионате идиоток!

Ну, Кораблева! Ну, ты сама себя слышишь?

ОМГ.

Его аж перекосило! Ясно, что он подумал…

Дикий удар кулаком в стену, штукатурка полетела во все стороны…

- Ну ты и сука…

Он тряхнул рукой, костяшки были сбиты в кровь, а затем бросился вниз по лестнице.

А я бросилась за ним. Глупая…

- Андрей стой! Подожди! Блин! Андрей!

Я не орала – соседей было жалко, я кричала громким шепотом.

И бежать быстро я не могла – коленка саднила, больно до слез!

У меня колено, у него кулак…

Пустили друг другу кровь, называется.

 Я вскрикнула – он остановился, обернулся, еще раз окатил презрением.

Да пошел ты! Надо было тоже развернуться и…

Нет! Не надо! Он опять будет думать, что я с Трошиным, или еще с кем-то.

С другой стороны – пусть думает! Пусть представляет, что у меня там гарем мужской!

- Не лети, а то опять свалишься. Я все понял.

- Там бабушка!

Он не услышал. Продолжил спускаться.

Потом замер. Повернулся.

Я стояла на том же месте, на площадке у окна. Меня трясло от напряжения.

- Бабушка? – ухмыльнулся, гад, - Чертова?

- Нет. Моя.

Опустил голову. Я видела, что ему смешно. Это… хороший знак?

Мне и самой было смешно.

Глупо все.

Зачем он приехал?

Я сразу поняла зачем.

Как только он поднялся вверх по лестнице и впечатал меня в стену прижимая свой адов стояк.

На мне было только тонкое трикотажное домашнее платье. И трусы. Не те, которые рвутся на раз. Обычные танкини. Даже без кружева.

- Что ты…

Говорить он мне опять не дал. Снова насиловал мои губы, как днем, на террасе. Настойчиво, зло, яростно. И так… сладко.

Я не выдержала и застонала, и обняла его, просовывая руки под его пальто, прижимая сильнее.

- Еще… - глухой, грубый голос.

- Что?

- Стони еще…

И его рука уже забралась под тонкую ткань. Там было сухо как в пустыне Сахара. Но я понимала, что это совсем ненадолго с таким его напором. Всхлипнула, буквально насаживаясь на пальцы.

- Фак… Что же ты со мной делаешь…

Я? Разве я что-то делала? Это он. Он прижал меня в подъезде и залез в трусы! А я… Я просто позволяла ему все это, потому что…

Потому что я была живой, когда он делал так!

 Не отмороженной куклой, которой чувствовала себя все эти месяцы! А живым человеком, женщиной!

Раздался противный писк домофона, потом стукнула подъездная дверь. Блин! Мы были на втором этаже! Сейчас сюда кто-нибудь поднимется и…

Зашедший запоздалый сосед или соседка вызвал лифт.

Мы продолжали стоять, вжавшись в стену, замерев.

Потом он начал отстраняться, а я дико испугалась. Сейчас он уйдет, исчезнет, растворится… А я буду думать, был ли он на самом деле? Или это «Бейлис», приторный айриш-крим вызывал во мне дикие фантазии?

- Андрей?

Я сама не знала, что скажу ему. Но мне не хотелось, чтобы он отлипал.

Даже несмотря на то, что я видела его сегодня обнимающим другую.

- Поднимемся в квартиру?

- К чертовой бабушке?

- Сам ты… чертов…

В конце концов, хочет уйти? Пусть уходит! Зачем вообще приходил?

Я отстранилась, постояла мгновение, начала подниматься по лестнице.

Он остался на площадке.

Ну…

Почему же так больно опять?

И зачем он только приехал?

Насколько было бы проще если бы он опять умотал в свою Америку!

Бабушка стояла в коридоре уже в туфлях на каблуках – другую обувь она категорически не переносила:

«Какие кроссовки, Наташа, ты умом тронулась? Где я и где кроссовки?»

Она надевала свою модную алую парку, поправляя прическу – легкое мелирование, ни одного седого волоса - а бабуле семьдесят!