Как заворожённый смотрел он на руины древней обители и чем ближе он подходил, тем тревожнее становилось у него на душе. Звенящую тишину вокруг нарушали лишь чавканье грязи под ногами и глухие удары его сердца. Страх, внушаемый этим зданием, был совершенно безосновательным с точки зрения здравого смысла, но вполне обоснованным с позиции животных инстинктов, которым чужда логика, а ведомо лишь предчувствие опасности. Как под гипнозом он продвигался по болоту, уже не глядя себе под ноги, не сводя глаз с чернеющего провала в стенах древней обители. И вот уже липкий страх начал наливаться ледяным комом в животе. Оливер, было, хотел повернуть назад – всё его существо протестовало дальнейшему продвижению, но его держало ощущение, что если он развернётся, то тот ужас, таящийся, где то впереди, непременно бросится ему на спину. Поэтому он продолжал двигаться вперёд изо всех сил стараясь взять себя в руки. Туман, что раньше едва прикрывал корни деревьев, начал подниматься и вот уже заслонил собой небо. Обступая стеной со всех сторон, белая мгла подгоняла Оливера всё вперёд и вперёд навстречу разверзнутой пасти древних руин, наполненной тьмой и копошащимся в ней живым ужасом. Ужасом столь явным, что его можно было почувствовать даже на расстоянии.

Не выдержав напора, Оливер бросился бегом к ближайшей стене. Спотыкаясь и падая, не находя смелости даже обернуться, он добежал до стены монастыря и прижался к ней спиной в надежде почувствовать безопасность хоть с какой–нибудь стороны. Никогда в жизни ему ещё не было так страшно. Привыкший относится скептически даже к своим прошлым переживаниям и встречам с необъяснимыми явлениями, сейчас он был готов разрыдаться от навалившегося бессилия и парализующего ужаса. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним вспыхивали кошмарные виде́ния, наполненные столь отвратительными и пугающими сюжетами, что он предпочитал не моргать как можно дольше.

Трясущимися пальцами он ощупывал холодную шершавую поверхность каменной стены монастыря, и когда обнаружил, что провал, ведущий внутрь здания, находится от него всё на расстоянии вытянутой руки, то чуть не подпрыгнул от страха. Не отрываясь от стены, он попятился прочь, ожидая, что кто-нибудь или что-нибудь вот-вот выскочит из-за угла и утащит его туда, откуда нет никому возврата.

И когда крик отчаяния был готов вот-вот вырваться из его груди, наваждение исчезло так же внезапно, как и появилось. Оливер, судорожно сглатывая пересохшим горлом липкую слюну, осмотрелся по сторонам. Мгла не исчезла, она просто обступила пригорок, на котором сейчас он находился, со всех сторон; но теперь через неё уже проглядывали стволы деревьев, и возвращение способности ориентироваться в пространстве придало Оливеру уверенности. Сделав несколько глотков из фляжки, он уселся прямо на землю и попытался проанализировать сложившуюся ситуацию. Если не считать приступа паники, то дела обстояли вполне себе сносно. Возможно, на болоте произошёл выброс какого-то газа, что и послужило причиной подобного поведения. Однако в эту версию никак не вписывалась пелена тумана, взявшегося ниоткуда и застилавшая теперь всё вокруг.

Глядя на клубящуюся завесу Оливеру, мерещились очертания людей, готовые того гляди выйти из-за полога, но не решавшиеся на это и отступавшие обратно, растворявшиеся, чтобы вновь появиться чуть поодаль. Иногда, когда туман делался прозрачнее, сквозь него, как через мутное стекло можно было разглядеть очертания домов и улиц. Вот мимо, проехала деревенская телега, запряжённая худой до невозможности клячей, а вот двое прохожих о чём-то споря, указывают на старинный монастырь. Вот девочка, с куклой, зажатой подмышкой, бежит по своим делам. Внезапно она остановилась и стала пристально рассматривать то место, где сидел Оливер. Она была настолько отчётливо видна, что Оливер смог разглядеть её лицо. Чуть курносый носик, щёчки, перемазанные сажей, волосы, свалявшиеся в грязные сосульки, лежали на худых плечах, укутанных дырявым шерстяным платком. Затаив дыхание Оливер ждал, что же будет дальше, но девочка, постояв так некоторое время, отвернулась и побежала дальше.