, Гефеста[73], Прометея[74], Персея[75], Ахилла[76], Ясона[77]. Немало было рисунков с изображением состязаний атлетов. Встречались росписи, взятые из жизни простых людей: крестьян, рыбаков, охотников, пастухов, ремесленников, музыкантов и танцовщиц. Но больше всего было росписей, рассказывавших о подвигах Геракла[78]. Все эти чудесные рисунки были искусно выполнены красным по чёрному фону и белым или чёрным по красному фону.

Дойдя до конца этого ряда, мальчишки оказались перед большим двухэтажным зданием, массивная дверь которого почти не закрывалась: в неё то и дело входили и выходили озабоченные люди.

– В этом здании у нас городская управа, здесь обитает всё городское начальство, разные там коллегии: архонтов, семи, девяти, агораномов, астиномов. Да ещё всякие писцы и конторщики. А вот это – гимнасий, – продолжал Тимон, подведя Плавта к соседнему, намного большему по занимаемой площади одноэтажному зданию с лепным изображением головы Медузы горгоны[79] на фронтоне. – Здесь эфебы и грамоте учатся, и атлетическими упражнениями занимаются. Для этого там имеется большой гимнастический зал. В гимнасии даже бани с горячей водой имеются. Чтобы вспотевшие после занятий ребята могли помыться.

– А это правда, что там занимаются одни мальчишки? – полюбопытствовал Плавт.

– Конечно, правда.

– А почему так? Разве девочкам не надо учиться?

– Сразу видно, что ты живёшь в деревне и не знаешь городских обычаев. Вот мы сколько прошли по городу, а ты много видел женщин? – спросил Тимон. – Даже здесь, на Агоре? Можно сказать, одних мужчин мы всё время и видим. А почему?

– В самом деле, почему? – уставился вопросительно на Тимона Плавт.

– В городе принято, что эллинская[80] женщина, будь она молодая или пожилая, должна находиться дома и заниматься домашними делами: шитьём, ткачеством, приготовлением еды, присмотром за рабами, воспитанием детей, – старался как можно доходчивей объяснить Тимон. – Зачем ей грамота? А тем более, гимнастические упражнения? Другое дело – мужчины. Они работают, торгуют, занимаются политикой и государственными делами. Наконец, когда приходится, мужчины воюют. Как тут обойтись без грамоты и физических упражнений? Потому-то и учатся в гимнасии одни лишь мальчишки.

– А это правда, что атлетикой они занимаются там, ну… совсем голыми? – с сомнением в голосе спросил Плавт.

– Когда как. Когда голышом, а когда в набедренной повязке, – ответил Тимон. – А как же ты будешь бороться, скажем, в хитоне? Или бегать в гиматии?

– Должно быть, ты прав, – согласился Плавт. – Но всё равно… я, наверное, не смог бы показаться голым на людях. А ты не знаешь, какими видами атлетики они там занимаются?

– Почему «не знаю»? Знаю. Бегом, прыжками в длину, кулачным боем, борьбой, метанием копья и диска, стрельбой из лука. Вот… пожалуй, и всё…

Осмотрев со всех сторон гимнасий, ребята возвратились на площадь Агоры.

– Что дальше? – спросил Плавт.

– Думаю, тебе следовало бы ещё увидеть театр, – ответил Тимон.

– Да! Обязательно театр! – встрепенулся Плавт. – Я столько слышал о театре, но смутно представляю, что это такое…

– Значит, идём к театру.

Оказалось, что театр находился совсем рядом с Агорой, только оттуда он не был виден. Но достаточно было миновать восточный торговый ряд, свернуть в конце его вправо и пройти оргий[81] десять, как перед ребятами открылась совсем другая картина. Они стояли на краю вершины высокого, спускающегося до лимана холма, весь пологий склон которого был застроен жилыми домами. И рядом, почти у самих их ног лежал, как на ладони, театр. Не стоял, как того ожидал Плавт, надеявшийся увидеть что-то вроде дворца или стои, а именно лежал, поскольку был похож на большущую неглубокую чашу, вдавленную в склон холма.