– Ну и что там, что, ты видел?

– Откуда видел? Нас на беседу как бы приглашали, без протокола, тетради эти толстые, картонные только издали показали, исписанные все его бисером мелким. По дням, весь приход, куда бабки переводились, копии платежек вклеены аккуратно, все счета там…

– Что, и те, – он замялся, заерзал, – ну что…

– Да говори при ней все, наш человек, проверенный…

Ты уже допроверялся, подумал Федор, сам ведь этого петуха из Израиловки выписал.

– Счета там все есть, как думаешь?

– Должно быть все.

Финиш, приехали, оффшорку засветили, теперь хана. По закону положено сообщать о зарубежных счетах в Нацбанк и платить налоги с каждой суммы. И хотя у половины депутатов счета и Швейцарии, и в Штатах, и на островах в оффшорных зонах, никто, конечно, не признался пока и налогов не платит. Но если попадется кто, – сам открывал, сам и отвечай – статья действует, до пятнадцати лет. Фух, знал, чувствовал, что когда-то залетит с Кулаком, даже себя готовил, но никогда не думал, что так по-глупому.

– Что делать будем?

– Во-первых, не пороть горячку. – Федор глубоко вздохнул. – Я через генпрокуратуру постараюсь аккуратно выяснить все: кто за этим делом стоит, прежде всего, что это за тетради такие, как попали к ним, почему город занимается этой фигней, что вообще у них на уме. Ты до этого ты пока ничего не предпринимай, хорошо? Теперь: как нам вообще себя вести, в смысле тактики, являться ли в прокуратуру, что говорить, – то есть, если худший вариант, и придется защищаться…

– Для этого я Лену и вызвал, вы вместе продумайте, после того, как попытаемся прояснить. Я считаю, пока бабки собрать на выкуп этих тетрадей, Игоря Игоревича просить, чтобы посодействовал…

– Эх, голова-два уха, да с них уже давно ксероксы поделаны, в компьютеры загнаны, на дискеты переписаны те тетрадки. Они только и ждут теперь, чтобы мы деньги предложили. Значит, так. Еще раз прошу тебя: до завтра ничего не предпринимай, пока не будет достоверной информации. Все, я пошел.

– Федор Романович, разрешите вас проводить, некоторые вопросы надо уточнить, я быстро, по дороге…

Федор посмотрел на Кулака, тот пожал плечами: «Мол, я-то здесь причем?».

Все, что случилось в эту ночь, вспомнилось Федору ирреальным иностранным фильмом, пущенным в два раза быстрее обычного и почему-то большей частью без звука. Сначала они бесконечно долго ехали к ней на Харьковский массив, где Федор никогда в жизни не был. Вокруг нависали огромные кучугуры песка, подсвечиваемые в ночи желтым светом мерцавших в темноте окон, вмонтированных в огромные башни-дома, последнее достижение киевской архитектуры. Если бы не эти вертикальные коробки, можно запросто потерять ориентацию в пространстве и принять этот кусок дороги за какой-нибудь Египет или Эмираты.

Впрочем, нет, за Эмираты вряд ли, – там трассы широкие, восьмирядные, покруче, чем в Германии, круглосуточно освещены неестественно ярким светом, светло, как днем. С Киевом никак не спутаешь, здесь уже в полшестого вечера жизнь сворачивается, совсем не так, как в Киеве, и все напоминает город, приготовившийся к бомбежке времен первой мировой войны. В Эмиратах принято салютовать на набережных больших городов едва ли не каждый день. Прогуливаться вдвойне приятно, наблюдая, как разноцветные огненные факела снопами искр ниспадают с верхушки неба в чуть подсвеченное море.

Под настроение он рассказал, как, впервые попав в Эмираты, окунулся в атмосферу бурлящего праздника, они, было, подумали, что только закончился рамодан, и люди на радостях возвращаются к жизни после долгого и тяжелого поста. Да и что они могли еще вообразить – тогдашние украинские челноки, шныряющие в поисках видиков и электротоваров, арабы поглядывали на них с сожалением: мол, что за дикари такие? Чувствовалось, что люди гуляют от всей души, справляют именины сердца. По всем автобанам, а они здесь в струночку – стакан с водой на капот ставишь – ни капли не прольется – двигались автомобили в восемь рядов, приветственно сигналя клаксонами и с включенными на радостях фарами, хотя было так светло, ни за что не подумаешь, что это ночь. Праздник – это когда чисто и светло. Вокруг лежала сверкающая пустыня, в которой арабы давно построили то, что мы когда-то называли коммунизмом. По пустыне, сколько можно было охватить взглядом, в одном направлении двигались люди, в основном молодежь, большинство пешком, но встречались и на велосипедах.