Вероника вдруг поняла: никогда, ни разу в жизни у нее не было случая делать что-либо несамостоятельно. Правда, сейчас она тоже не подчинялась сторонней воле, а двигалась так, как было для нее естественно и легко. Но сейчас она понимала, что и легкость ее, и естественность возможны лишь благодаря движениям Сергея Васильевича, которым она следует. Вот какое сложное умозаключение сделала, танцуя!

От наблюдательности своей и рассудительности ей стало весело, и она рассмеялась.

– А вы боялись, – сказал он. – Будете делать то, что вас пугает, – станете счастливой.

– Спорное утверждение! – иронически фыркнула она.

Но тут Сергей Васильевич чуть крепче обнял ее талию, чуть сильнее сжал пальцы другой своей руки, в которой лежала ее рука, – и вся Вероникина ирония развеялась как дым.

Счастье пронизывало ее тысячами лучей, смех срывался с губ, а голова кружилась так, что, когда музыка смолкла, она потеряла бы равновесие, если бы Сергей Васильевич не продолжал ее поддерживать. Он делал это так непринужденно, что Вероника благодарно положила голову ему на плечо.

– Удивительная вы девушка, – сказал он.

– Что же удивительного?

Не поднимая на него взгляд, она проговорила это куда-то под его ключицу.

– Невозможно представить, что это вы тащили меня за ноги волоком из ямы под сосной и гнали лошадь через лес. А между тем это были та же самая вы, которая сейчас…

Он замолчал. Вероника молчала тоже. Она не слышала его сердца, хотя оно билось прямо под ее виском.

Тут оркестр грянул «Лявониху», и поле вокруг них вскипело весельем. Танцоры кружились, взявшись за руки, притопывали, отплясывали вприсядку и змейкой.

– А Лявониха ня ладна была, нямытую мне кашульку дала! Нямытую, не качаную, у суседа пазычаную! – истошно вопил подвыпивший мужичок, вертя вокруг себя свою крепконогую партнершу.

– «Лявониху» я не умею! – засмеялась Вероника, поднимая голову.

Сергей Васильевич отпустил ее талию. Она почувствовала от этого облегчение и острое сожаление.

– Я умею, но воздержимся, – сказал он.

– Есть ли что-нибудь, чего вы не умеете, Сергей Васильевич?

Это она спросила уже когда шли по аллее в глубину парка, к реке.

– Конечно, – ответил он.

– Что же?

– Это длинный список.

– Но вы его для себя не составляете.

– Вы догадливы.

– Из самолюбия не составляете? – уточнила Вероника.

– Из рациональности. Есть такое понятие – бритва Окка-ма. Формулируя приблизительно: не надо множить сущности без необходимости. Когда возникнет необходимость в том или ином навыке, я попробую его приобрести. И уж тогда узнаю, дается он мне или нет. А делать это заранее не вижу смысла.

Берега Свислочи уже зеленели чистым майским травяным покровом. Вербы клонились к воде, трепетали узкими листьями, а березы, старые и малые, тянулись к небу листьями мелкими и юными.

– А танцевальный навык где вы приобрели? – спросила Вероника. И, спохватившись, добавила: – Если возможно ответить, конечно.

– Конечно, возможно. В Поливановской гимназии. У вас ведь были в гимназии уроки танцев, ну и у нас тоже.

– Это в Ракове гимназия?

– В Москве. В Ракове я жил до восьми лет, после переехал.

Что бы он ни сообщал о себе, это не проясняло для Вероники его личность, а лишь затуманивало. Ей хотелось подробнее расспросить, каким образом он ребенком перебрался в Москву из провинциального городка в Северо-Западном крае, но, в отличие от вопроса о танцевальных навыках, это ведь никак не связано с ее непосредственными сегодняшними впечатлениями. А расспросы из чистого любопытства неприличны и невозможны, само собою понятно.

– А я нигде не успела побывать, – сказала Вероника. – Выросла на болотах, потом в Пинске училась, но съездить никуда не вышло. А потом война, я из госпиталя и не выходила почти. Но в Минске теперь жизнь интересная, – добавила она. – Литературные чтения, лекции по искусству. Вообще, много всего происходит.