Многие оседали в сибирских острогах, заводили семьи, и их потомки становились уже вполне русскими «детьми боярскими» и «служилыми казаками». Например, Иван Козыревский, первооткрыватель Курил и основатель первого православного монастыря на Камчатке, был внуком такого пленника «польской породы» (тоже реальный термин той эпохи).

Более того, в сибирских острогах XVII века на русской службе замечен даже француз. В документах тех лет он именуется «Савва Француженин». В Москву этот франкоязычный выходец из Брабанта попал около 1610 года в качестве дипкурьера от Морица Оранского, лучшего западноевропейского полководца той эпохи. В самый разгар Смуты «француженин» по неизвестным нам причинам задержался на Руси, а в 1615 году, опять же по неизвестным причинам, был сослан в Сибирь.

Ссылка его оказалась выгодной для государства – «француженин» был опытным командиром, к тому же грамотным (но все челобитные из Сибири в Москву писал исключительно по-французски). Поэтому в Тобольске его записали в «дети боярские» и положили приличное жалованье – 17 рублей в год, в 3 раза больше обычного оклада рядового «служилого казака».

Впрочем, большинство ссыльных составляли русские – и первыми из них еще в 1597 году стали жители Углича, обвиненные по делу об убийстве царевича Дмитрия и сосланные за Урал строить Пелымский острог. В зауральскую ссылку они шли уже по новой «барабинской» или «сибирской» дороге – первой в русской истории специально спроектированной и построенной трассе, которая соединяла бассейн Волги с притоками Иртыша и была в три раза короче прежнего пути, по которому за Урал шёл Ермак. Как видим, с самого начала эпопеи первопроходцев государство не забывало и вопросы логистики…

Ссыльные по делу царевича Дмитрия открыли историю каторжного освоения Сибири. Впрочем, до XVIII столетия каторга за Уралом обычно заменялась «пешей казачьей службой» – целый век все самые пассионарные элементы, участники «соляных», «медных» и пугачёвских бунтов, целенаправленно закачивались государством за Урал, где «русский фронтир» находил полезное применение их буйному нраву.

Русская мечта и воеводы без жалованья

«Профессия» первопроходца была смертельно опасной, большинство гибло, но примеры личного успеха манили на восток всё новых и новых «охочих людей». Иван «сын Мерькурьев» по кличке Рубец – первый русский, о котором документально известно, что он в 1662 году побывал на Камчатке. Его личная доля в меховой добыче, привезенной с ещё неведомого полуострова, на таможне в Якутске была оценена в 1050 рублей – стоимость сотни хороших домов в Москве того времени! Современники обоснованно подозревали, что ещё больше камчатских мехов Иван Рубец утаил, дабы не платить лишнюю пошлину. Первопроходец по кличке Рубец умер от старости в родном Тобольске в своей постели богатым человеком – и такие манящие примеры в ту эпоху были не единичны…

При этом первые сибирские воеводы XVII века не получали жалованья. Все находившиеся под их началом «служилые люди» получали его деньгами и хлебом. Сами же начальники были как в том анекдоте: «Выдали пистолет – крутись, как хочешь». Но государство ещё и строго запрещало сибирским воеводам заниматься коммерцией и торговлей!

Понятно, что в сибирских далях эти государственные требования нарушались – воеводы и приторговывали втихую, и нередко пускались во все тяжкие. Обычным источником воеводских доходов была коррупция и перегибы при сборе «ясака», налога мехами. Но в любом случае воеводская коммерция была абсолютно незаконна, а превышение налогов имело пределы, ибо вело к жалобам и бунтам «ясачных инородцев», что прерывало стабильный сбор меховой дани и считалось самым тяжким грехом в воеводской службе.