Крутиков: – Обратитесь как положено.

Синцов молчит. Тогда Крутиков одевает фуражку, встает из-за стола, подходит к Синцову и повторяет:

– Обратитесь как положено.

Но Синцов вместо этого… садится на табуретку.

Крутиков: – Встать! Встать я говорю, – и тянется к кобуре с пистолетом.

Синцов: – Не пугайте, я пуганый. Я старший политрук, по званию старше вас. А стоять мне тяжело.

Крутиков: – Документы есть?

Синцов: – Нет у меня документов.

Крутиков: – Пока нет документов, вы для меня не политрук.

Синцов: – Вот ваши люди накормили меня, обогрели и спать уложили. Ну чего вы меня среди ночи подняли?

Крутиков: – Мне уже доложили все эти басни, которые вы здесь о себе наплели. Но я Фома неверующий и вашим басням не верю. Сколько времени идете, а ватник новенький.

Синцов: – Я, к сожалению, вышел в расположение вашей части. И должен повторить вам свои басни – я этот ватник снял с убитого.

Крутиков: – Странная история. Ранение у вас в голову, без памяти упали, а потом сорок километров подряд прошли? Даже передовую на двадцать километров промахнули. Ну как, будем говорить правду?

Синцов вскакивает с места, сбрасывает с себя ватник, задирает рубашку на боку и показывает свое ранение:

– Видели – это я специально для вас гвоздем проткнул. И это тоже для маскировки (показывает на перебинтованную голову), здесь нет ничего – развязать?

Крутиков: – Я тебе не доктор, ты мне дурака не валяй!

Они стоят друг против друга и какое-то время испепеляют друг друга взглядами.

Синцов: – И откуда только вы такие беретесь?

Крутиков: – Так, вот завтра мы тебя отправим туда, куда надо, вот там тебе объяснят, откуда беремся мы, а откуда вы.

Синцов: – Мы-то с фронта, а вот вы… Немцев, наверное, еще и не видели, а с оружием балуетесь. Откуда такая привычка?

Крутиков: – Завтра утром тебе объяснят, откуда такая привычка.

Синцов направляется к двери.

Синцов: – Разрешите идти спать, до утра?

Крутиков: – Молчать!

13 декабря съемки этого эпизода были продолжены. После того как Синцов ушел спать, Крутиков (Олег Табаков) сел за стол и стал писать донос на Синцова в Особый отдел. Дописывая, зовет рядового (актер Михаил Воробьев):

– Евстигнеев!

Тот его поправляет:

– Ефремов.

Крутиков: – Ну, Ефремов.

(Судя по всему, таким образом Табаков передавал своеобразный «привет» своим коллегам по «Современнику» – Олегу Ефремову и Евгению Евстигнееву. Такие шутки были в большом ходу в этом театре.)

Крутиков: – Пойдешь в соседнюю деревню, там в двух последних избах, крайних, находится Особый отдел. Передашь это туда, – и Крутиков отдает Ефремову свое послание.

Ефремов: – Может, до утра, товарищ…

Крутиков: – Срочно!

Ефремов, вздыхая: – Есть.

Наконец, 14 декабря сняли концовку этого эпизода. Синцов (Кирилл Лавров), так и не сумев заснуть, встает со своего лежака со словами:

– Весь сон перебил, дурак! (имея в виду Крутикова). Затем он вновь приходит в избу Крутикова и видит, что тот спит сном младенца, подложив под голову ладони. А на табуретке перед ним лежит кобура с пистолетом. Синцов обращается к спящему:

– Старший лейтенант. Старший лейтенант!

Но Крутиков даже не шелохнулся – таким крепким был его «сон младенца». Тогда Синцов проходит к его столу и пишет на чистом листе записку «Ушел в Особый отдел», которую кладет на табуретку, а сверху демонстративно кладет пистолет, вытащив его из кобуры.

Таким образом, в «Живых и мертвых» у Табакова было всего лишь три съемочных дня, но зато каких – эпизоды с его участием стали одними из самых ярких в этом фильме. Многие поклонники актера не узнавали его в этой роли – так вдохновенно он играл этого ретивого тыловика, который еще не нюхал пороха, но уже активно проявлял рвение в разоблачении своих же. Впрочем, учитывая реалии того времени (а на календаре было лето 1941 года), такое поведение было вполне объяснимо. Советские войска отступали под натиском немцев, и многие люди были на взводе.