Разумеется, особо выдающимся разоблачителям посылали жирные данаты, якобы от «фанатов», за «просветительную работу и избавление тупеющего мира от идиотизма» – чтобы придать блоггерам мотивации пилить новые научные разоблачения.

– А ещё говорят о невозможности масштабных теорий заговора, – сказал Нойманн. – Потому что в такие заговоры, мол, вовлечено слишком много людей. Это гениальное утверждение, кстати, работает отменно.

– А разве это не так?

– В том и дело, что всё так! Вот только зачем вовлекать в свой заговор лишних участников? Если можно создать такие условия, когда основная людская масса будет сама работать на заговор? Даже того не подозревая.

– Создать подходящий климат, – Лимцова лопнула жвачкой. – А юноши с максимализмом головного мозга сами подхватят нужную идею. Тем и занимаемся.

И, выдержав паузу, добавила:

– А бомжей жалко. В психушку бедняг упрятали. Страшнейшая участь. Пичкать психотропной хренью каждый день…

– Они были слишком говорливы. Такие всему городу всё растрещат.

– Уж лучше бы мы их пристрелили.

– А это может вызвать вопросы, – сказал Нойманн. – Хоть они и бездомные, но убийства могут выйти боком. Куда проще упрятать в лечебницу. Особенно в этом случае.

– А что насчёт Бомжа с Дробовиком?

– Его поймать сложнее. Он просачивается даже сквозь пальцы ФСБшников. Да и горожане его поддерживают. Он в некотором роде – символ города.

– Вот если он пустит слушок о Твари – тогда нам точно конец. Всех уволят. Народ прислушается к бомжу с дробовиком.

– Можно, конечно, попробовать его поймать. Но это трата ресурсов Отдела, а наш главный головняк на ближайший месяу – это «Плоть».

– Интересно, как Бомж с Дробовиком уделал Тварь, – задумалась Лимцова. – Наши группы спецназа потеряли пятнадцать человек, а он отстрелял Тварь одним лишь своим ружьём.

– Тварь ослабела. И нам нужно торопиться, пока она вновь не набрала сил.

– А что, если использовать Бомжа в качестве приманки? Тварь наверняка захочет мести.

– Слишком сложный план. Наш текущий план куда проще.

Лимцова кивнула рыжей головой. Некоторое время они ехали в тишине, пока не зашумело устройство связи.

– Нойманн, Нойманн, – раздался из динамиков голос Варшавского.

– Да, слушаю, – ответил Владимир. Сердце тут же забилось, в предвкушении чего-то хренового. Если на связь выходит сам Варшавский, то значит что-то случилось.

– Vivere сбежала. Та тварь из Антарктиды, помнишь?

– О боже мой, – внутри Нойманна сразу же всё оборвалось. Ну что за день? – Она в местах скопления людей?

– Чтобы Vivere нанесла вред – ей не обязательно быть в местах скопления. Споры уже попали в атмосферу. Отряды дезинфекции и ликвидации выдвинулись. Займись этим. Координаты я скинул. Поторопись. И постарайся в этот раз всё провернуть успешно.

– Хорошо, выдвигаюсь…

Нойманн врубил сирену. Лимцова открыла планшет и назвала место, куда следовало ехать.

– Пиздец… – только и сказал Нойманн.

– Работа, – развела руками Анита. Конечно, ей же не нужно будет руководить операцией. Сидит себе, собирает информацию…

Лет десять-пятнадцать назад эта Vivere подняла столько шума! Геморроя с ней было много – одна из самых дорогостоящих операций Отдела, ведь всё происходило в тяжелейших условиях, в Антарктиде, на глубине одной из трещин. Без жертв не обошлось, но ситуацию взяли под контроль. Владимир когда-то читал отчёты о кошмарной древней инфекции, опустошившей одну из российских станций. Инфекция из конца палеозоя, произошедшая от плесени, паразитировавшей на раннедевонских риниофитах… Тогда поговаривали даже о конце света, ведь в древности эти споры, согласно одной из гипотез, спровоцировали массовое пермско-триассовое вымирание.