Они ходили в кино, в парк на аттракционы. Потом на футбол, смотреть который собиралось полгорода. Ходили на водную станцию, где он прыгал с десятиметровой вышки, изображая ласточку в полете, а у нее замирало сердце от страха, что он разобьется. После прыжков она сама брала его за руку и говорила: «Не прыгай больше, Ванюша, и не отпускай мою руку, а то я могу потеряться». А он и не отпускал, и даже наоборот.

Но отпуск кончился. Пришла пора возвращаться к своим армейским делам.

«Мама! – писал Иван, впоследствии с места службы. – Пришли, пожалуйста, адрес Иринки. Мне это очень, очень важно!» Но ответа с адресом не последовало. Мать боялась, что вдруг у них это серьезно, и не дай бог поженятся, чего делать не следует. Браки между родственниками не желательны.

А ведь два человека могли бы быть счастливы. А может, и нет.

Почему Лешку Игнатьева выбрали секретарем комсомольской «первички» комендантского взвода, не знаю. В расположении части Лешка появлялся чаще всего после ужина, т.к. зампотех, водителем которого он был, все время куда-то ездил по делам службы. По тому и транспорт (мотоцикл «Урал»), и водитель должны были быть всегда в абсолютной готовности. В послевоенном Ирбите, где родился и рос Алексей, окончил он всего семь классов. А дальше на завод, сначала сборщиком, а потом испытателем мотоциклов. Гонщиком стать не успел, призвали в армию. Но водитель из него получился классный.

Редкие свободные дни, когда зампотех уезжал в командировки на другом транспорте, Лешка коротал в подвальной бытовке за составлением протоколов комсомольских собраний, которые он ни когда не проводил. Подобное сочинительство не напрягало его в моральном смысле абсолютно. Сложно было только интеллектуально и физически. На столе, сооруженном из старой двери, Лешка-комсорг раскладывал протоколы собраний, написанные его предшественником и чистые листы бумаги. Кряхтел, чесал в затылке и хмурил брови, однако кроме стандартного заголовка у него ничего не получалось. Подобные интеллектуальные напряги были для него сущим наказанием. В итоге шариковая ручка с грохотом приземлялась на стол. А в руках у незадачливого комсорга оказывалась гитара, на которой он играл, вернее сказать бренчал, примерно так же, как и писал протоколы, но очень вдохновенно.

В короткие перерывы штабной службы, я спускался к нему в подвал. Леха улыбался, откладывал гитару в сторону, предлагал хлебнуть приготовленный в алюминиевой кружке чай. Смущаясь, смотрел на меня и на заголовки своих протоколов. «Ладно», – соглашался я, садился рядом и дописывал эти самые протоколы до конца. Оформлял, как положено, в соответствии с планом работы комсомольской организации, который сам же и писал для друга на досуге.

Наверное, мы были симпатичны друг другу, погодки, близки по духу, пролетарское происхождение и остальное. В итоге, комсомольская организация штабного взвода танкового полка была на хорошем счету, а я получил первые уроки сочинительства.

Друзья, потому они и друзья, что не бросают друг друга в беде, не предают и не продают, что бы ни случилось. А когда жизнь разводит их, так бывает, к сожалению, в душе все равно теплится искра, которая согревает нас в часы тревог и раздумий.

Кем ты стал, чем вдохновляешься и чем живешь, друг моей армейской юности? Друг, с которым мы пили чай из одной кружки, и закрывались одним плащом, когда было холодно и сыро. Друг, с которым мы в полголоса пели блатные песни и во все горло солдатские, особенно «Думал я, что любовь не достанет».

Где ты, с кем ты и кто ты теперь, друг мой – Леха-мотоциклист?