– Лену никто не проклинал, всё с ней хорошо. Замолчите! – не выдержала Катя. – И вообще, идите к себе в дом. Ночь на дворе! Нечего тут сидеть! И без вас хлопот хватает.

Как только Катя это сказала, послышался грохот – с иконной полочки образа попадали, окно распахнулось, и в дом ворвался ветер.

– Всё! Нет больше девки! Забрал! – вскричала баба Клава и с громким воем запричитала.

Насмерть перепуганная Катя бросилась в комнату, где находилась сестра.

– Лена! – выпалила она, вломившись в спальню, но кровать оказалась пуста.

– Забрал! Забрал! Забрал девку! – вопила баба Клава.

Катя металась по дому в поисках сестры, взволнованная баба Дуся выскочила из комнаты, не понимая, что происходит.

– Забрал! Нет больше девки! – выла обезумевшая старуха Клавдия.

Во дворе Лены тоже не было. Девушка снова пропала. Вокруг всё смешалось, плохо отдавая отчёт в своих действиях и не обращая внимания на вопли бабы Дуси, Катя мчалась к реке так быстро, как только могла, но, оказавшись на берегу, не нашла сестру и там.

Тогда Катя пустилась в лес в сторону дома, о котором говорила баба Клава и у которого Лена встретила Алека. Пока Катя бежала, ей мерещился девичий хохот, казалось, что кто-то прячется на ветках в густых кронах деревьев.

– Лена! Лена! – не своим голосом орала Катя, силясь докричаться до сестры.

Когда запыхавшаяся Катя наконец оказалась около дома с птицей на фасаде, её бок разрывала жгучая боль от долгого бега. Тихо скуля и одновременно пытаясь отдышаться, она подошла к двери заброшенной хаты и уже хотела толкнуть створку, но в последний момент отдёрнула руку. Что-то глубоко внутри не давало девушке переступить порог, всё её существо противилось этому шагу.

Взвыв от собственного бессилия, Катя снова позвала сестру. Обливаясь слезами, девушка упала на землю и вдруг заметила, что в клюве у железной птицы на фасаде что-то есть.

Катя подползла ближе и смогла разглядеть предмет – это был плюшевый мишка с розовым бантом.

** *

Андрей сидел на берегу реки и кидал камни в воду.

– Свет, а вы с Катькой общаетесь ещё? – спросил он девушку, прилёгшую рядом. – Которая внучка Евдокии Семёновны.

– Да поняла я, – отмахнулась Светка. – Нет, после того, как её двоюродная сестра у нас в реке утопилась, Катька мне ни на сообщения не отвечала, ни на звонки. Не буду же я навязываться. Не хочет общаться – не надо. Сюда она всё равно больше не приедет.

Вячеслав Романович Севзов позвонил мне в начале третьего ночи, в его голосе слышалось неприкрытое волнение. Из сбивчивых объяснений коллеги и сквозь ещё не отступившую дремоту я смог разобрать, что речь идёт об исключительном случае в его медицинской практике. Будучи первоклассным хирургом, доктором наук и доцентом кафедры, Севзов тем не менее никак не мог определиться с диагнозом одного пациента и пребывал в крайнем замешательстве. Мне, безусловно, льстило оказанное Севзовым доверие, но после ночной смены в госпитале я всё же задал резонный вопрос о том, насколько необходимо моё присутствие в его клинике в столь поздний, если не сказать уже ранний, час, на что получил ответ: «Чрезвычайно, Алексей! Чрезвычайно необходимо!»

Заинтригованный Севзовым, меньше чем через сорок минут я поднимался по ступенькам четырёхэтажного здания клиники, которую возглавлял Вячеслав Романович, и застал его в просторном кабинете на третьем этаже. Несколько десятков книг были раскрыты на большом овальном столе.

После краткого обмена любезностями, Севзов принёс свои извинения за беспокойство и сразу приступил к делу. Речь шла о поступившем несколько дней назад пациенте, попавшем в автокатастрофу. Михаил Лепнин – так его звали.