Степун писал, что «всякий попавший в советский аппарат вопрос бесконечно затягивался решением. Обыкновенно он вообще не разрешался, а лишь перетирался на идеологической терке. За редкими исключениями, в результате многодневных прений вызревало не решение, а всего только ничего не разрешающая резолюция. Полагаю, что большинство советских лидеров прекрасно понимало ненормальность создавшейся практики, но отойти от навыков своей работы не могло; просто не знало, что же вообще можно делать в жизни, если не заседать, не обсуждать докладов, не вносить резолюций и, главное, не бороться с правительством»[192]. Работа Исполкома, как отмечали его руководители, стала более организованной и осмысленной с появлением Церетели.

Первоначально – как бывший член Думы – он получил только совещательный голос. «В первый день он скромно отказался высказать свое мнение, так как еще не присмотрелся к обстановке. На следующий день он произнес пространную речь, словно нащупывая позицию, причем не угодил ни левым, так как он явно тянул в сторону компромисса и соглашения с правительством, ни правым, так как речь его во многих отношениях дышала еще нетронутым «сибирским» интернационализмом. На третий день Церетели явился уверенным в себе вождем Комитета и Совета… С больной грудью, часто теряя от напряжения голос, с болезненно воспаленным лицом и глазами, он спокойно, уверенно и смело вел Комитет, который сразу из сборища случайных людей превратился в учреждение, в орган»[193].

В середине апреля, как с возмущением напишет Троцкий, «даже Исполнительный комитет оказался слишком широким органом для политических таинств руководящего ядра, окончательно повернувшегося лицом к либералам». Из Исполкома было выделено Бюро, состоявшее исключительно из правых оборонцев. «Церетели господствовал в Советах неограниченно. Керенский поднимался выше и выше»[194]. Но реальным руководящим центром Совета было даже не Бюро, а неформальная группа членов Исполкома, которая каждое утро собиралась на квартире Скобелева по адресу Тверская, дом 13. В этом доме жил и Церетели. «Постоянными участниками совещания, кроме Скобелева и Церетели, были Чхеидзе, Дан, Анисимов, Ермолаев, Гоц и я», – свидетельствовал Войтинский. – Иногда – не каждый день – появлялся Чернов, раза два-три – Авксентьев и Либер. Это группа руководителей Исполкома называла себя «звездной палатой». Они «сговаривались в вопросах, которые нужно было поставить в Исполнительном комитете, подготовляли проекты резолюций и воззваний. Присутствие Гоца и Чернова делало из наших совещаний орган контакта между меньшевистской партией и партией социал-революционеров. Позже, в период «коалиции», здесь же обсуждались общие вопросы, относившиеся к кругу ведения министров-социалистов»[195].

В протоколе заседания Временного правительства уже 3 марта читаем: «Было обращено внимание, что по обстоятельствам текущего момента Временному правительству приходилось считаться с мнением Совета рабочих депутатов. Однако допустить такое вмешательство в действия правительства являлось бы недопустимым двоевластием. Поэтому членам Временного правительства надлежало бы ознакомляться с предложениями Совета рабочих депутатов в своих частных совещаниях, до рассмотрения этих вопросов в официальных заседаниях»[196].

Исполком Совета, в свою очередь, 8 марта признал необходимым «принять неотложные меры в целях осведомления Совета о намерениях и действиях Временного правительства, осведомления последнего о требованиях революционного народа, воздействия на правительство для удовлетворения этих требований и непрерывного контроля над их осуществлением». На заседании 10 марта Исполком избрал комиссию, поручив ей «немедленно войти в сношение с Временным правительством, чтобы узнать, желает ли оно допустить нас к постоянному контролю»